Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - [165]

Хорошо, скажете вы, если таково было изначальное намерение, то где же тогда они — эти комментарии, поясняющие и проясняющие основной текст? Отвечаю: он так и не были написаны. И случилось это по двум причинам: во-первых, за время работы я слишком многое узнал, а во-вторых, мне не хотелось нарушать ритм повествования. Да-да, в какой-то миг я обнаружил, что в книге Мэлори присутствует особый ритм, и это меня очень порадовало. К тому же всем этим историям органически присуща некая строгость изложения, и я — в своих вынужденных вставках — старался учитывать данную особенность.

Меня могут обвинить в том, что я опровергаю собственные утверждения, и я готов согласиться с этим обвинением. Но дело в том, что я сталкиваюсь с вещами, которых не понимаю. Вот вы упрекаете меня за эпизод с детоубийством; говорите, что он не только порочит короля Артура, но еще и грешит несамостоятельностью, являясь простым пересказом истории с вифлеемским избиением младенцев. Однако данный эпизод несет в себе основную идею легенды. Что касается царя Ирода, то я предлагаю рассматривать его историю в более широком смысле. По-моему, она служит еще одним подтверждением извечного тезиса о бессилии человека перед лицом судьбы. Таким образом, наша легенда является простым выражением общечеловеческого опыта. К тому же, она лишний раз иллюстрирует небезызвестный принцип «Власть развращает».

Что меня больше всего расстроило, так это разочарованный тон вашего письма. Если б я не был так уверен в своей работе, то легко бы признал, что меня поймали на вранье. Но все дело в том, что у меня есть четкое ощущение: я все делал правильно! Делал и продолжаю делать — в тех границах, которые сам для себя установил.

Я уже писал, что из всех историй первая оказалась самой трудной. Она наиболее расплывчатая по форме и перегруженная по содержанию.

Сказание Рыцаря-о-Двух-Мечах куда более ясное и конкретное, что, однако не делает его менее таинственным.

И, наконец, последнее. Не вдаваясь в детали, я хочу сказать: мне кажется, что сейчас я нахожусь на пути к чему-то по-настоящему важному. Не скажу, чтобы меня самого это сильно радовало… или чтоб я к этому сознательно стремился. Но в связи с этим мне пришел в голову вопрос: может, впредь мне не следует отправлять вам незавершенные куски? Наверное, лучше довести работу до конца, увязать все истории между собой. Я все равно собирался дописать четыреста — четыреста пятьдесят страниц и затем вернуться и завершить этот текст, который будет входить в один том. Не исключено, что появятся две версии: одна просто перевод, а другая — перевод с внутренними частями. А что касается самого перевода, то я совершенно уверен — это лучшее, что до сих пор было сделано. Жду вашего решения. А пока — Mais, je marche!

ЭРО

Сомерсет, 14 мая 1959 г.

С тех пор, как переписал заново письмо, я думал весь день и всю ночь ворочался без сна. За это время просмотрел предназначенную для вложения копию и кое-что в ней исправил. Первая была не исправленная, и это не давало мне покоя. Может, я делаю все недостаточно хорошо. Однако, если допустить подобное, тогда получается, что я вообще не прав — не только в этом частном вопросе, но во многих других (что, конечно, не исключено). Алан Лернер в настоящий момент готовит либретто для мюзикла о короле Артуре — вещица обещает получиться довольно милой и к тому же принести миллионы долларов. Но это совсем не то, к чему я стремлюсь. По-моему, в этой теме есть что-то еще. Ваше письмо меня расстроило, и я кинулся защищаться. Возможно, в горячке я что-то упустил или сказал не так. Чем дольше я думаю, тем больше сомневаюсь. Может, я вообще пытаюсь сказать то, что невозможно выразить. А заодно и делаю то, что выше моих возможностей. Но меня не покидает ощущение, будто в Мэлори есть нечто более долговечное, чем Т. X. Уайт, и более перманентное, нежели Алан Лернет или Марк Твен. Я пока не знаю, что именно, но чувствую — это так. Если же выяснится, что я не прав, тогда это будет поистине грандиозная ошибка.

Неужели Вы не понимаете, что я не могу сейчас отступиться — мне необходимо обрести уверенность в отношении всего. Я понимаю, что форма, которую я отстаиваю, непроста для восприятия нашими современниками. Ведь они воспитывались на продукции Мэдисон-авеню, радио, телевидении и книжках Микки Спиллейна. Для них герой как таковой перестал быть привлекательной фигурой (если только это не герой вестерна). Точно так же и трагедия — подлинная трагедия — служит лишь поводом для насмешек (если, конечно, она не разворачивается в бруклинской квартире). Короли, боги, герои… Кажется, будто все они безнадежно устарели. Нет, не могу в это поверить! Возможно, потому что не хочу верить. Здесь, в этой стране, меня со всех сторон окружают творения древних героев. Я не представляю, как им удавалось голыми руками, без специальных приспособлений устанавливать свои гигантские мегалиты посредине кругов. Но ими двигало нечто большее, нежели наши повседневные проблемы — мелкая кража, непослушание сына-школьника или раздражение утомленной домохозяйки, которая спасается на кушетке у психотерапевта. Для того чтобы перемещать такие огромные массы земли, требуются более веские мотивы, чем простое желание «зашибить деньгу». И если все это куда-то подевалось, безвозвратно сгинуло — что ж, тем хуже для меня. Значит, я проворонил свой случай (вполне могу допустить такую возможность).