Легенды II - [18]

Я не пошла бы туда вновь ни за какие сокровища, будь там хоть весь пол усеян бриллиантами, а потолок увешан жемчугом. Опасности, таящиеся под землей, не плод моего воображения, и я ненавижу Джатана зато, что он опять тащит туда сына.

Я проведу этот день с Марти. Ее муж вернулся благополучно, но снова покидает ее ради охоты за сокровищами. Она в отличие от меня в полном восторге от его планов и думает, что он вернет им положение в обществе и богатство. Мне противно слушать всю эту чушь. «Мое дитя вырастет в благословенном городе Са», — говорит она, тонкая, как шнурок, и живот выпирает впереди, как грубо завязанный узел.

Восьмой или девятый день

Золотой луны 14-го года

правления сатрапа Эсклепия

Не смешно ли каждый раз писать эти даты? Здесь эта луна не сулит житниц, полных золотого зерна, да и сатрап для меня больше ничего не значит.

Вчера Петрус показал мужчинам ведущее в башню окно, а сам убежал вопреки сердитому зову отца. Он вернулся ко мне бледный, весь дрожа, и сказал, что пение в башне стало таким громким, что он не может думать самостоятельно вблизи от нее. В коридоре он мельком видел чьи-то странные фигуры — они появлялись и снова пропадали, как их мигающий свет.

Я успокоила его, но он успел расстроить Марти. Весь вчерашний день я готовилась к зиме, хотя это идет вразрез с планами Джатана. Настелила еще один слой на кровли обеих наших висячих хижин, используя широкие листья, переплетенные лианами. Как жилища, так и мостики, связывающие их с большим помостом, надо будет укрепить в преддверии зимних ветров и дождей, Марти мне не помощница — из-за беременности она стала неуклюжей и вялой, а главное, крепко верит в то, что скоро мы возвратимся в Джамелию.

Поздно ночью вернулись некоторые из охотников за сокровищами. Этот город совсем не такой, как Джамелия, говорят они — все его коридоры соединяются, будто в лабиринте. Кое-какие его кварталы, возможно, всегда располагалась под землей, ибо в нижних покоях нет ни дверей, ни окон. Верхние этажи, по всему судя, служили жилищами, а внизу помещались лавки, хранилища и рынки. Часть города со стороны реки разрушена. В некоторых комнатах стены сырые и мебель сильно прогнила, но в других даже ковры и гобелены хорошо сохранились. Мужчины принесли с собой посуду, стулья, статуэтки, украшения и разные инструменты. На одном из них плащ, мерцающий, как вода, мягкий и льнущий к телу. В каком-то хранилище они нашли запечатанные амфоры с вином, золотистым и таким крепким, что все сразу же захмелели. Веселые искатели звали всех в город, чтобы выпить за богатые находки. Дикий блеск в их глазах не понравился мне.

Потом явились другие, сильно напуганные. Эти не желали рассказывать ничего и собирались уходить к реке завтра же на рассвете.

Джатан не вернулся вовсе.

Люди из первой партии совсем потеряли голову, опьяненные старым вином и безумными мечтами. Двое все в синяках — подрались из-за какой-то вазы. Куда еще заведет нас жадность? Я чувствую себя одинокой в своих невеселых предположениях.

Этот город не сдавался нам на разграбление — скорее он похож на покинутый храм какого-то неведомого бога, которого следует уважать. Все боги — лишь разные ипостаси Са, разве нет? Но эти слова пришли ко мне слишком поздно. Теперь уж меня никто не послушает. Ужасное предчувствие говорит мне, что эта грабительская оргия не пройдет нам даром.

Сегодня с утра моя древесная слободка совсем опустела — кладоискательская лихорадка охватила почти всех. В поселке остались только больные да женщины с малыми ребятами. Мне горько видеть, как гибнут мои мечты. Здесь, возможно, были бы уместны более высокие слова, которыми я когда-то щедро пользовалась в стихосложении, но я скажу лишь, что испытываю сильнейшее разочарование и поражена тем, что чувствую.

Мне трудно не опускать глаз перед причиной этого разочарования, а писать эти строки еще труднее — ведь они впоследствии обличат меня. Но искусство прежде всего должно быть честным, и я прежде всего художник, а потом уж жена, мать и даже женщина. Поэтому я напишу все как есть. Дело не в том, что я теперь предпочитаю своему мужу другого мужчину, хотя и в этом я сознаюсь. Мне все равно, что Ретио простой матрос, на семь лет моложе меня, без образования и знатных предков. Значение имеет лишь то, что он привлекает к себе мой взор и мое сердце. Я отдалась бы ему хоть сегодня, если бы это не грозило будущности моих сыновей. Я пишу это не колеблясь. Какой стыд в том, что я предпочитаю его мужу, если муж мой так явно показывает, что его положение в Компании ему дороже моей любви?

Но дело, повторяю, не в этом. Сегодня мое сердце разрывается оттого, что возвращение мужа, открытие подземного города и разговоры о Джамелии разрушили жизнь, которую я здесь построила. Мне трудно осмыслить это. Когда я успела так измениться? Жизнь здесь суровая, и красота этого края подобна красоте греющейся на солнце змеи. Она манит и в то же время грозит бедой. Мне кажется, что я могла бы подчинить ее себе, проявив к ней глубочайшее уважение. Я, не отдавая себе в этом отчета, стала гордиться своей способностью выживать, своими успехами в укрощении малой части этого дикого мира. Тому же я учила других, и мне удалось сделать немало.