Легенды II - [171]

Один часовой пропустил гонца в палатку, другой отвел Беллу в лошадиный загон. В лагере размещались ламутские уланы, рота легкой кавалерии из Занна и тяжелая пехота из Илита и Тайр-Сога. Весь этот долгий и трудный год они сдерживали цурани с их союзниками чо-йа, которых королевские солдаты прозвали букашками.

Терренс вытянулся перед бароном.

— Приказ от графа, милорд.

— Отступать, что ли? — спросил крепко сложенный Грюдер, явно ожидавший такого приказа.

— Да, милорд. Вам следует отходить в установленном порядке на зимние квартиры, назначенные вам герцогом.

Мелкие западные дворяне ревниво относились к своим прерогативам, и Грюдер постоянно сетовал на необходимость подчиняться «чужому» графу, поэтому гонцы по возможности старались ссылаться на герцогов Брукала и Боуррика. Терренс промерз до костей, умирал с голоду и совсем не желал выслушивать очередную обличительную речь о Вандросе, который будто бы не дает Грюдеру солдат, провизии, оружия, золота и всего остального, без чего воевать немыслимо.

— Боев, помимо оборонительных, следует избегать.

— Еще что-нибудь?

— Часа три назад я видел движение в лесу, севернее восточной дороги. Цвета цурани.

— Которые из них, распознал?

— Минванаби и Анасати, милорд.

Грюдер поразмыслил немного.

— По донесениям нашей разведки, эти два дома не очень-то друг друга жалуют. Раз они объединились, то что-то задумали скорее всего. Надо держать ухо востро.

— Так точно, — как можно безразличнее произнес Терренс. Ему было интересно, откуда разведка хоть что-то знает о цурани, предпочитающих смерть плену, но он сдерживал свое любопытство. Дело гонца — передавать сообщения, а не пытаться вникнуть в их смысл.

Барон, казалось, позабыл, что гонец все еще здесь.

— Хорошо. Поешь, отдохни и отправляйся дальше. На рассвете мы снимаемся с лагеря.

Выходя, Терренс услышал, как барон зовет ординарца — наверняка для того, чтобы передать приказ офицерам по всей линии. Дневной свет быстро угасал. С запада шли тучи, и вокруг смеркалось, хотя солнце еще не зашло.

Судя по тяжести этих туч и по холоду, ночью обещал пойти не дождь, а снег. Терренсу хотелось есть и спать, но сначала надо было навестить Беллу, а потом уж позаботиться о себе.

Что-то влажное коснулось его щеки, и он снова посмотрел вверх. В воздухе кружились снежинки. Мимо него пробегали солдаты — весть о подготовке к отступлению уже разошлась по лагерю.

Люди барона приободрились, предчувствуя скорое возвращение домой, Терренса же снедало беспокойство. Если ночью снега выпадет много, ему предстоит нелегкий день. Придется, возможно, заночевать в третьем лагере перед тем, как вернуться к графу. Хоть бы Килиан, богиня природы, задержала снег еще на денек. А еще лучше — на недельку, поправился он, глядя на обрадованные лица солдат.

Потом он выбросил посторонние мысли из головы и пошел взглянуть на лошадь.

Конюх хорошо позаботился о Белле — она приветливо фыркнула, подняв морду от кучи сена. Терренс тем не менее осмотрел ей копыта, убедился, что ее вытерли как следует, и порадовался, что кобылу поставили в сравнительно теплое место, а не у коновязи, без всякого укрытия.

Потом он заметил, что лошадей в загоне меньше, чем полагалось бы, и спросил конюха:

— На вылазку ушли, да?

— Нет, — ответил старый солдат, — просто мы в этом году много ребят потеряли. — Он мотнул подбородком в дальний конец загородки. — И лошадей тоже.

Терренс, поглаживая Беллу, кивнул.

— Спасибо, что поухаживал за ней.

— Это моя работа, — сказал конюх и отошел.

Терренс, улыбнувшись, поспешил в походную столовую и стал в очередь за молодым кавалерийским офицером. Кухонный мальчик, видя по мундиру Терренса, кто он такой, дал гонцу деревянную тарелку и жестяную миску — у большинства местных посуда своя.

Еда была незатейливая, зато горячая и сытная, чай несладкий, но тоже горячий. Терренс ел один, сидя на земле с подветренной стороны палатки. Солдаты, к чему он привык, не обращали на него внимания. Доев, он вернул посуду и пошел искать место для ночлега.

В этом деле гонец полагался на себя самого и часто спал прямо на земле с седлом вместо подушки и собственным плащом вместо одеяла. Но в такую холодную ночь это не представлялось возможным.

Дойдя до ряда кавалерийских палаток, Терренс закашлялся и остановиться уже не смог. Ухватившись за ствол дерева, он согнулся пополам, заставляя себя глубоко дышать, и выплюнул сгусток зеленой мокроты. Она оставила после себя серный вкус и сильную боль в горле.

— Проклятие, — тихо промолвил Терренс. Он расхворался сильнее, чем думал, а впереди еще день езды — может, и больше, если погода ухудшится. Не скоро еще он доберется до своего лагеря и до лазарета, но ничего не поделаешь, придется терпеть.

— У вас места не найдется? — стал спрашивать он, обходя палатки. В первых шести отвечали «нет», но в седьмой одинокий кавалерист посмотрел на него и кивнул.

Терренс вошел и увидел пустую постель по другую сторону от опорного шеста.

— Располагайся, — сказал кавалерист, пожав плечами. — Ему больше не понадобится.

Терренс не спросил, кто такой «он» — речь явно шла о погибшем товарище. Он сел. Кавалерист был старше его лет на десять, а казалось, что на все двадцать. Запавшие глаза покраснели, словно он не спал уже много ночей, и темные круги под ними говорили о смертельной усталости.