Легенды Бенсонс-Вэлли - [12]

Я пришел в себя и отдышался. И тут увидел Мэйбл. Она была в длинной ночной рубашке, босая. Возможно, она тоже заметила меня, но не подала виду; она прокралась в дом. Я навострил уши, ожидая, что начнется ругань или что-либо пострашнее, но в доме было тихо.

Одна за другой замолкали собаки. Я невольно поежился и пробрался к своей кровати. Глаза мои уже привыкли к темноте, и я разглядел спину Арти Макинтоша, одеяло, свешивающееся с края кровати. Он не сказал ни слова, даже не шевельнулся.

Меня била дрожь. Весь в поту, я лежал на спине, пока не прокричал первый петух, возвещая восход солнца. Оно уже выглянуло из-за голых холмов.

Я встал и вышел во двор. Свернул сигарету, жадно затянулся, как будто едкий дым мог успокоить мои взбудораженные нервы. Я присел на край подставки, где стоял бак. Окурок обжег пальцы; я бросил его и свернул другую сигарету. Небо на востоке стало розовым, и ко мне вернулось наконец ощущение реальности того, что меня окружало: фермы, полей, окрестных холмов и долин. У меня было такое чувство, будто события минувшей ночи произошли не здесь и не теперь, а в какой-то далекий, зловещий час и участвовали в них совершенно неизвестные мне люди.

Как обычно, из дому вышел старый Филлипс и принялся стучать вилкой по тарелке, сзывая к завтраку. Какая бы ни стряслась беда, внешне жизнь должна была идти обычным чередом. Жадюга посмотрел на меня испытующе, но промолчал. Я разбудил Арти Макинтоша. Он одевался медленно, неловко, избегая моего взгляда. Я через силу потащился в дом. Жадюга сидел на своем месте во главе стола, тупо уставившись в пустую тарелку. Вид у него был жалкий, как у всякого обманутого супруга, бессильного бороться с унижением.

Мэйбл вышла из спальни, взяла тарелку Жадюги и положила на нее из кастрюли три большие дымящиеся картофелины. Потом начала резать баранину. Я заметил, что платье на Мэйбл то же, какое было в день нашего приезда в Бангари. В лице ее, во взгляде и поведении не было и тени сожаления или стыда; наоборот, она словно гордилась тем, что произошло.

Она без единого слова или взгляда поставила перед мужем тарелку. Жадюга принялся есть, а Мэйбл подала еду мне. Потом положила четыре картофелины и особенно большую порцию баранины в тарелку Арти. Его все еще не было. Наконец высокая фигура моего приятеля появилась в дверях. Не скрывая нежности, Мэйбл смотрела на Арти. Он отвел глаза и даже чуть покраснел — так мне показалось. Он вошел как-то неуверенно и сел за стол. Не поднимая головы, взял соль и перец и начал есть.

Я украдкой наблюдал за ним. Почему-то мне очень хотелось, чтобы он потребовал, как всегда, маринаду и всего прочего. Но он молчал.

Мэйбл наложила еды в свою тарелку и вышла. Скоро она вернулась. Она несла судок для приправ. Это был тот самый судок для приправ, который мы видели в витрине магазина в городе. Она держала его перед собой кончиками пальцев, как священник чашу. Все три бутылочки были наполнены. Мы, трое мужчин, удивленные — правда, каждый по-своему, — следили за Мэйбл. Она поставила судок на стол.

Жадюга Филлипс сидел, сжимая в кулаках вилку и нож. Рот его превратился в узкую полоску, словно застегнутый застежкой «молния», челюсти были сжаты, жилы на шее напряглись. Он хотел что-то сказать, но губы его шевелились беззвучно, как у немого.

— Возьмите маринаду, мистер Макинтош, — предложила Мэйбл.

— Большое спасибо, — ответил Арти.

Обычная издевательская улыбка тронула его губы, но глаза тут же засветились лаской и благодарностью. Он медленно потянулся за маринадом и увидел наконец искаженное яростью и болью лицо старого Жадюги.

— Уж очень я люблю эту приправу! — сказал Арти и положил себе маринаду на тарелку.

Мэйбл наклонилась и повернула судок кругом.

— Чатни и горчица тоже есть, — сказала она и снова занялась едой.

Стояла зловещая тишина. Филлипс проглотил кусок-другой и с усилием выговорил:

— В поле можете не ходить. Я выпишу вам чек и так.

Что ж, меня это вполне устраивало. У Арти задрожали мускулы на лице, но он не нашелся, что сказать.

Я сосредоточенно, словно это занятие поглотило все мои мысли, доел завтрак и, не дожидаясь добавки или чашки чаю, вышел из-за стола.

Скоро и Арти явился в сарай. В руке он держал чек.

— А как с теми двумя фунтами? — почти безучастно спросил я.

— Что толку спорить со старым ублюдком, — сказал он. Похоже, ему теперь наплевать было на деньги.

Мы стали укладывать чемоданы. Я покончил с этим первый и пошел к воротам.

Выйдя за ворота, я остановился и оглянулся. Арти Макинтош выходил из сарая. Из окна дома донесся голос Жадюги.

— Можешь ездить в город, когда хочешь! — говорил старик. — И можешь покупать всякие вещи — занавески, линолеум и что еще вздумается. И вот тебе десять фунтов, девочка. Поезжай в Мельбурн в понедельник и привези домой сына…

У дома Арти помедлил, посмотрел на входную дверь, нерешительно поставил ногу на ступеньку веранды, но тут же повернулся и заспешил ко мне.

Мы двинулись в путь; Арти все оглядывался назад. Краем глаза я заметил — у перил на веранде появилась Мэйбл; она медленно подняла руку и помахала, как бы прощаясь с любимым, уходящим навсегда.