Легенды Белого дела - [40]

Через два дня на позиции прибыл Деникин. Разъяснив ему ситуацию на месте, Михаил Гордеевич сумел настоять на своем и отменить штурм Армавира. Вместо этого главком Добрармии перенацелил 3-ю дивизию на Михайловскую группу красных. Но и тут Дроздовский поступил по-своему: вместо того чтобы действовать вместе с 1-й конной дивизией П. Н. Врангеля, он атаковал красных силами своей дивизии. И потерпел неудачу: «дроздовцы» были отброшены с тяжелейшими потерями. А. И. Деникин публично вынес начдиву выговор за своеволие, повлекшее за собой отход и напрасные жертвы, и предупредил, что в случае повторения ситуации отрешит его от командования дивизией и назначит на менее значимую должность. Самолюбие Михаила Гордеевича было задето, и 10 октября он отправил на имя командующего рапорт, который вскоре стал широко известен в армии.

Подробно разъясняя мотивы своих действий на поле боя, Дроздовский во второй части рапорта сдержанно, но с большим достоинством напоминал Деникину о роли, которую сыграл его отряд в деле возрождения Добровольческой армии: «Только мне одному обязана Добровольческая армия таким крупным усилением. <…> Я получал предложения не присоединяться к армии, которую считали умирающей, но заменить ее. <…> Но, считая преступлением разъединять силы, направленные к одной цели, не преследуя никаких личных интересов и чуждый мелочного честолюбия, думая исключительно о пользе России и вполне доверяя Вам, как вождю, я категорически отказался войти в какую бы то ни было комбинацию, во главе которой не стояли бы Вы. <…> И не взирая на эту исключительную роль, которую судьба дала мне сыграть в деле возрождения Добровольческой армии, а быть может и спасения ее от умирания, не взирая на мои заслуги перед ней, пришедшему к Вам не скромным просителем места или защиты, но приведшему с собой верную мне крупную боевую силу, Вы не остановились перед публичным выговором мне, даже не расследовав причин принятого мною решения, не задумались нанести оскорбление человеку, отдавшему все силы, всю энергию и знания на дело спасения родины, а в частности — и вверенной Вам армии.

Мне не придется краснеть за этот выговор, ибо вся армия знает, что я сделал для ее победы.

Для полковника Дроздовского найдется почетное место везде, где борются за благо России. Я давно бы оставил ряды Добровольческой армии, так хорошо отплатившей мне, если бы не боязнь передать в чужие руки созданное мной.

<…> Великая Русская армия погибла от того, что старшие начальники не хотели слушать неприятной правды, оказывая доверие только тем, в чьих устах было все благополучно, и удаляли и затирали тех, кто имел смелость открыто говорить.

Неужели и Добровольческая армия потерпит крушение по тем же причинам?»^[196]

Надо сказать, что причиной подачи такого резкого рапорта послужила не только ситуация, сложившаяся под Армавиром. Михаил Гордеевич с самого начала не мог не понимать, что его положение в рядах Добровольческой армии выглядит двойственным. Приведя на Дон отряд, который по численности почти не уступал Добрармии, а по огневой мощи и боевому духу превосходил ее, Дроздовский был вынужден сменить роль вождя, несущего ответственность за судьбы доверившихся ему людей, на скромную должность начальника одной из дивизий, исполнителя чужих приказов. В то же время в глазах «дроздовцев» он продолжал оставаться живой легендой (тем более что других командиров, имеющих статус легендарного, на Белом юге уже не было). Играли свою роль, видимо, и политические настроения Дроздовского, который не скрывал монархических пристрастий и даже пошел на публичный конфликт с С. Л. Марковым, резко заявив ему, что состоит в тайной монархической организации. Для большинства руководителей добровольцев, которые вовсе не были поклонниками низложенной династии, подобная позиция выглядела по меньшей мере странно и неуместно. Неудивительно, что среди «дроздовцев» начали распространяться слухи о том, что начальник штаба Добрармии генерал-майор И. П. Романовский, под чьим сильным влиянием находился А. И. Деникин, испытывает к Михаилу Гордеевичу «завистливое недоброжелательство, страх конкуренции, а помимо того и личную антипатию»^[197]. Нашлись даже «молодые буйные головы»^[198], решившие убить Романовского и попросившие санкции Дроздовского на этот шаг. Как отнесся к этому плану Михаил Гордеевич — неизвестно. По одному свидетельству, он «увещевал эти буйные головы <…> он внушал им и внушил всю мелкость их замысла»^[199], по другому — ответил, что если бы не симпатия Деникина к Романовскому, не раздумывая отдал бы приказ о его устранении, «но пока приходится подождать»^[200].

Вообще стоит сказать, что талантливому генералу-штабисту И. П. Романовскому в истории Белого дела сильно не повезло — он был фактически «назначен» на должность «злого гения Добрармии», ответственного за все ее неудачи, и поплатился за свою репутацию жизнью (в апреле 1920 года поручик М. А. Харузин застрелил Романовского в Константинополе, будучи убежден, что именно он виноват в катастрофической эвакуации армии из Новороссийска). Отчасти И. П. Романовский и сам способствовал такому отношению к себе в глазах, считая, что малопопулярные распоряжения должны исходить именно от него, чтобы сохранить вне осуждений фигуру командующего. Но вполне возможно, что Романовский действительно воспринимал Дроздовского настороженно — как «не своего», «чужака», не имеющего отношения к первым дням создания Добрармии и Ледяному походу, к тому же опасно самостоятельного, привыкшего к лидерству. Независимое поведение Дроздовского в бою могло только усилить опасения Романовского по поводу того, что со временем полковник станет претендовать на первые роли в армии или же отколется от нее вместе со своими подчиненными. Возможно, именно с подсказки Романовского Деникин и вынес Дроздовскому публичный выговор с целью поставить на место, указать на то, что теперь он — не командир отдельного соединения, а всего лишь начдив, который работает на общий результат. Ну а рапорт, поданный Михаилом Гордеевичем после выговора, и вовсе служил доказательством того, что Дроздовский расценивает свои заслуги крайне высоко и готов в случае чего покинуть армию.