— Да. — Кто-то криво пришил ему пуговицу на рубашке. Попроси снова, молча молила она. Она умела пришивать пуговицы.
— Я рад, что ты это сделала.
Его слова не причинили боли, потому что ее тело онемело. Она набрала воздуха в легкие, прося дать ей силы. Она должна быть сильной. Должна. Она не плакса. Нет. Ей нужно что-то сказать. Какими словами убедить его, что ей все равно.
— Я говорила тебе, что однажды ты будешь мне благодарен. — Она не ожидала, что этот день наступит так скоро. Ее мать ошиблась. Он не любил ее.
Николас провел ладонью по ее губам.
— Ты не хочешь спросить, почему я рад?
Она молча покачала головой. Рубашка задралась вверх; между ее кожей и его рукой были лишь тончайшие колготки.
Он затрясся в приступе беззвучного смеха.
— По одной причине, иначе я бы упустил это.
— Что именно?
— Наряд Куколки. — Он закашлялся. — Золотую рыбку.
От его смеха она потеряла самообладание. Ей надо выбраться отсюда, пока она не разразилась слезами. Но ощущать его руку на своем бедре было так приятно. Она ошиблась, придя сюда.
— Я сожалею. — Она сожалела о том, что он не смог полюбить ее.
— Не надо. Ничего лучшего со мной в жизни не случалось. Если бы ты сказала «да», я мог бы никогда не влюбиться.
У него кто-то появился. Она не знала, что слова могут ранить так больно. Она должна была сказать «да». Теперь он принадлежал бы ей. Хотя нет. Ведь он не любил ее. Она выдавливала слова из саднящего горла:
— Такова любовь. Все случается очень быстро.
— Не так уж быстро. Я даже не заметил. Должно было случиться огромное несчастье, прежде чем я понял, что произошло.
— Твое ранение? — Ей было интересно, кого из своих подружек он имеет в виду.
— Гораздо хуже. — Он поднял ее голову кверху. — Рыжеволосая женщина отказалась выйти за меня замуж. — В глубине его глаз мелькнула неуверенность. — Скажи мне, что еще не поздно и она передумала.
У нее перехватило дыхание. В чем не уверен Николас Бонелли? И она тоже.
— Я не уверена, что правильно поняла тебя.
— Всю неделю я боролся со своими чувствами. Говорил себе, что это просто физическое влечение. Старался убедить себя, что хочу тебя только в постели, но не в сердце. — Его рука сжала ее бедро. — Я себя обманывал. Вот почему я рад, что ты отказалась выйти за меня замуж.
— Но разве ты только что не попросил меня снова? — сказала совершенно изумленная Рэйчел. — Разве нет?
— По другой причине. По истинной причине. Если бы ты сказала «да» раньше, я никогда не признал бы правду.
— Правду, — тупо повторила она.
— Я хочу жениться не потому, что ты мне подходишь. — Он взял ее лицо в свои руки. — Я хочу жениться на тебе, потому что без ума в тебя влюбился.
— А как же семейная традиция влюбляться в юности?
— Разве ты только что не доказала мне, что мы познакомились в колыбели?
Она сосредоточила внимание на его заживающем шраме.
— А не пренебрегаешь ли ты другой половиной традиции? Жениться против воли родителей? Как насчет моего отца? И твоего?
— Меня ни капли не интересует твой отец. Что касается моего, то он не сможет устоять против рыжих внуков. — Он нежно поцеловал ее дрожащие губы. — Скажи «да», Рэйчел. Люби меня. Зови меня «Ники, дорогой» всю оставшуюся жизнь.
Радость, счастье и невероятная легкость переполняли ее сердце. Кажется, она смогла бы сейчас скользить по глади озера.
— Слушай, сыщик, ты, в общем-то, этого не заслуживаешь, но я, пожалуй, скажу «да», так что учти, если это предложение не болтовня и ты не треплешься… Ники, дорогой, осторожно! Твое плечо!
