Легенда об учителе - [2]

Все мы были очень заняты этот год. Прямо с ног сбивались, носясь до позднего вечера по школе. Но полной безраздельной радости не испытывали. Что-то ушло от нас, и мы знали, что именно: пионерская жизнь. Больше всех грустил Жорка. Он упорно не снимал пионерский галстук, сердился на нашу беспомощность.

Дело в том, что мы совершенно не сошлись с новым вожатым Родионом Губановым.

Его прислали к нам из райкома комсомола в первые дни занятий. Щуплый, курносый, белобрысый, с глазами как буравчики. Но суть не в этом, как говорил Жорка, хотя мы ждали, конечно, более представительную фигуру. А в том, что на первом же сборе нашего отряда он энергично объявил, становясь на цыпочки:

— Я сказал — и баста! Выполняй! Мало ли что у вас при какой-то Юле было. При мне по-другому повернется!

Может, он хотел таким путем завоевать авторитет, заставить считаться с ним? Напрасные старания: Юля никогда не пыталась возвышаться, а любили мы ее без памяти.

Тонкий голос Губанова скрипел, как песок на зубах. Мы подавленно молчали. Выручил Тоська. Он хлопнул себя по коленкам и восторженно завопил:

— Ай да Родька! И откуда такого взяли?

Зал грохнул от хохота. Нас будто прорвало. Смеялись, не в силах остановиться. Не ожидавший такого исхода Родька — с тех пор его иначе не звали — напрасно требовал тишины, грозил исключить зачинщиков из отряда. После каждого его слова хохот только усиливался. Тогда он самовластно объявил сбор закрытым и выскочил за дверь.

Со сбора мы возвращались со смутным чувством.

— Ну и что будем делать? — вопрошал Жорка.

— Это с Родькой-то? Да плюнуть на него! — на всю улицу заорал Тоська, не смущаясь прохожих.

И он действительно плюнул. С уходом Юли для него кончилось пионерство. В школе он занялся любимым делом — рисованием карикатур для стенгазеты. Показывал их в первую очередь Жене Барановской из 7-го «Б», та прыскала со смеху.

И вообще все перемены Тоська проводил у дверей этого класса. К нам он влетал уже после звонка, вызывая недовольство учителей. В такие минуты мне не хотелось смотреть в его оживленное, счастливое лицо. Где-то внутри грыз ревнивый червячок. Хмурилась и глядела в парту.

Детство в те дни легонько отступало от нас. Может, поэтому и был так тревожен и труден последний, седьмой год в Немчиновской школе?

Если в пятом и шестом классах мы жили узкими интересами своего звена, не обращая внимания на других, то сейчас поняли, что без них не обойтись.

Рядом с нами существовал 7-й «Б». Он был полон хорошенькими девчонками, будто их собрали там нарочно. И все они очень следили за своей внешностью: красиво изогнутые челки, раскинутые по плечам кудри, узкие пояски на талиях! Уж эти талии! Лилька Рубцова, моя соседка по Немчиновке, прибегала ко мне с сантиметром показать, до чего она стройна и изящна. Улучив момент, измеряла меня и удовлетворенно хохотала: моя талия была на три сантиметра шире.

— Отстань, Лилька! Какое это имеет значение! — сердилась я.

Вот уж никогда ничего подобного не сделала бы Женька Кулыгина, уехавшая учительствовать на Север. Она гордилась отвагой, смекалкой. А тут талия…

— Для девушки это очень важно! — отвечала Лилька.

Вот как! Она уже в девушки записалась! То-то по дороге в школу она кидает взгляды из-под ресниц на встречных парней и кокетливо поправляет рукой густые волны рыжих волос. Что мои мальчишеские вихры перед ними!

А всего год назад Лилька бегала со смешной круглой гребенкой, гладко собиравшей к макушке будущие локоны. Перемена разительная.

В школу мы тогда ходили вместе. Теперь — иначе. Жорке удобнее идти другой дорогой. А Тоська… Тоська делал большой круг, чтобы зайти за Женей Барановской.

Ах, Тоська… Первое разочарование и первая боль. Сидели на одной парте, катались на пруду на коньках, крепко держась за руки. На дне моего книжного ящика я все еще храню посвященные мне неуклюжие детские стихи Тоськи. Но стоило появиться в этом году гибкой, тоненькой, похожей на черкешенку Жене Барановской, как все изменилось. Будто и не было между нами ничего. С этого момента и начали поворачиваться ко мне вещи другой стороной, даже наш поселковый Совет, куда мы любили заходить к председателю Ивану Артемьевичу. «А! Пионерия! Что нового?» — бывало, встречал он нас. Теперь там сидела некая Чернова, умная, образованная женщина, одинаково вежливо слушающая всех. Сунулись мы как-то к ней, встретили недоуменный взгляд — и больше не хочется.

Но хуже всего получилось с новым вожатым Родькой. Рушилось наше высокое представление о пионерстве, внушенное Юлей. Подтянутая, в юнгштурмовке, в галстуке, она всегда приветствовала нас салютом. При Родьке эта традиция отпала. Галстука он нарочно не носил и все свободное время проводил с девочками 7-го «Б».

А дела стояли. У нас с Жоркой не ладилось с учкомом. Будь с нами Юля, она бы подсказала, подбодрила. Родька только отмахивался.

Однажды я не выдержала, выкрикнула ему в лицо:

— Никакой ты не вожатый! Младшие ребята забыли, когда у них сбор был. Тебе бы только с девчонками хихикать!

— Ага! Завидно стало? Я бы и с тобой посмеялся, если б ты покрасивей была! — с издевкой ответил Родька.