Легенда о летящем змее - [24]

Она сердито выдохнула и резко оборвала свою гневную речь.

Но он пропустил мимо ушей бо́льшую часть этой речи, следя исключительно за движениями ее губ, вкус которых ему вдруг захотелось попробовать своими. Но уловил все-таки самое главное — это из-за нее в последнее время доносятся тревожные слухи из провинций.

— Так вы та самая маркиза-ведьма! — медленно произнес он. — Черная Катрин… Хотя почему вдруг черная, если вы — золотая…

— Из-за вас же и черная, мессир! Потому что вы и есть мой второй муж, которого я тоже уморила.

Бровь его дернулась, а лицо расплылось в улыбке. Он лениво рассмеялся, а потом склонился снова к ее лицу просто затем, чтобы вдохнуть ее запах.

— Как видите, мадам, я жив-живехонек. А вам бы следовало быть более приветливой, коли вы решили вдруг, что я ваш муж.

Катрин отвернулась от него и буркнула:

— Нет уж! Быть женой какого-то там Якула — слишком низко для урожденной графини дю Вириль, вдовы герцога де Жуайеза и невесты короля де Наве.

Вдруг повернувшись к нему, она усмехнулась.

— Вы утверждаете, что не знакомы со мной, — прекрасно! И значит, вы не любите меня. А мне никогда не было нужно ни ваше богатство, ни ваши земли, но только ваша любовь. И потому мне незачем быть с вами приветливой.

Катрин снова отвернулась.

— Да хотя бы затем, что в моих руках ваша жизнь, — шепнул он ей на ухо. — И мне решать — отдать вас королю, графу Салету или своим людям. А еще я вполне могу оставить вас при себе. И вы больше никогда не увидите своих сыновей.

— Делайте, что хотите, — устало выдохнула маркиза. И ее глаза стали снова такими, какими были в последние месяцы.

Он тотчас почувствовал в ней эту странную перемену. И не верил, что так выглядит страх. Нет, она не была напуганной. Он отошел от маркизы, задумчиво посмотрел на свечу, дрожавшую на столе. Она дрожала точь-в-точь, как нечто безымянное в его душе. Если бы только он мог вспомнить… Но едва мысленно он произносил слово «вспомнить», как тут же чернота становилась пугающей, а линия, которую он намеревался перешагнуть, превращалась в каменную стену.

— Как вам будет угодно, мадам, — тихо сказал Якул, пытаясь отделаться от кружащих вокруг него мыслей, звенящих и жалящих, будто дикие пчелы. А ведь ему следовало озадачиться куда более важной заботой — что теперь делать с попавшей в его руки маркизой. Ведь за ней наверняка как граф Салет, так и король, дадут богатый выкуп. Но отчего-то сама мысль о том, чтобы сейчас торговать женщиной… именно этой женщиной — претила. И еще не хватало, чтобы кто-то еще в башне узнал ее имя, покуда он сам не решил, что делать.

— Где ваши дети? — спросил он. — Вам нужен был мой конь, чтобы добраться до них? В таком случае, вы сделали хороший выбор. Эле — славное животное.

Катрин, ничего не отвечая, повернулась на бок и посильнее натянула на себя шкуру, пряча голые плечи и разорванное на них платье. Этот жест от него не укрылся. И только сейчас он заметил, что с ее нарядом. Разбойник сглотнул. Бедняжка и без того горя хлебнула, еще и он вздумал играть с ней, как обыкновенно играл с женщинами.

— Послушайте, — снова начал он. — Я не причиню вам вреда, клянусь. Слово Якула, разбойника, конечно, среди вас, знатных господ, ничего не стоит, но поверьте…

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая худая женщина с обритой головой и следами ожогов на лице. Она была до того уродлива, что всякий крестился, глядя на нее. Но при этом шрамы свои она будто намеренно обнажала, несла впереди себя и относилась к ним с особой нежностью и трепетностью.

— Якул, любовь моя! — воскликнула женщина. — Ты посылал за мной, и вот я здесь. Кого на сей раз надобно врачевать?

Разбойник только кивнул на свою постель. Женщина усмехнулась и подошла ближе.

— Никталь, душенька, вообрази! Она вздумала увести Эле. Упала в обморок от обхождения Мусташа, а теперь не изволит быть почтительной со мной.

Никталь только рассмеялась:

— Чтобы женщина из плоти и крови отказала тебе в почтительности? Якул, ты, кажется, стареешь!

И откинула край одеяла.

Катрин была ошеломлена подобной бесцеремонностью со стороны загадочной особы, с которой Якула, видимо, связывали какие-то особенные отношения. Маркиза отмахнулась от этой назойливой мысли, вырвала одеяло из рук женщины и презрительно бросила:

— Пошла вон!

— Ишь, какая злая! — засмеялась Никталь. — Якул, тут только любовное зелье поможет!

— Иди к черту, — расхохотался Якул.

— У него я уже была. Скучно! — женщина склонилась к Катрин и шипящим шепотом произнесла: — Что ж ты, красавица? Что болит?

— Ничего! — проворчала маркиза. — С чего ты взяла, что у меня что-то болит?

Ведьма приблизила к ней свое лицо и внимательно вгляделась в глубину глаз Катрин. Черный ее взгляд казался зловещим, но и оторваться от него не было никаких сил. Ведьма медленно шевелила губами, а потом выдохнула:

— Как бы ты ни пыталась, а душа твоя еще живая. Она и болит. Она и дышать не дает.

— Тебе-то какая разница, — усмехнулась Катрин, спокойно глядя на женщину. — Своих хлопот мало?

— Да какие у меня хлопоты? Травки еще по осени собрала, теперь все больше зелья изготовляю. Скучно!