Я верила. С каждым днём моя вера становилась всё сильней.
Но я ничего не могла поделать с собой. Меня привлекали не тайны жизни и смерти, а тайны материй и миров. Загадки отражений иных реальностей и сновидений, отражённых в зеркале и в воде. И легенды о тех существах, что обитают «на другой стороне».
Я хотела быть чем-то большим, чем просто одинокой девочкой, застрявшей в жерновах Семи Ветров. Пусть даже и Проводником.
Смерть, молнии, холод и огонь – они подчинялись мне всё лучше день за днём.
Мне было пятнадцать, когда я научилась прогонять грозу от своих окон – или снова призывать её. Тогда, когда захочу.
Наставник Озер – теперь он проводил со мной времени больше, чем кто-либо ещё, сказал, что это очень хороший результат. А я толком не знала почему. Я была грозой, и гроза была мной. Конечно, она делала так, как я захочу.
Больше всего меня удивило то, что в группе, куда меня перевели, почти что не было девочек, кроме меня.
Только худенькая и молчаливая Рейчел, длинные чёрные волосы которой всегда закрывали лицо, и Локлин – угловатая и широкоплечая, больше похожая на мужчину.
Первая пугала меня больше, чем любой из мальчишек. Когда она поднимала лицо, можно было увидеть, что в глазах её уже живёт та смерть, которую она призвана привести в этот мир.
Рейчел наслаждалась тем, чему её обучали. Наслаждалась мыслями о том, как будет убивать. Обычно она не говорила об этом вслух – но я видела это чувство в её глазах.
Не могу сказать, чтобы оно было так уж чуждо и мне.
Как-то я разговорилась с ней – я хотела знать. А она, очевидно, была рада расспросам, потому что кроме меня с ней не говорил никто.
– Тебе нравится убивать, – первая сказала я. Думала, она станет со мной спорить, но Рейчел ответила:
– Да.
По спине у меня пробежал холодок.
– Почему? – спросил я тогда.
Она странно повела головой, на секунду становясь похожей на змею.
– Они отправили меня сюда.
Я пока ещё не понимала тогда.
– Разве ты не хочешь изучать магию? – с удивлением спросила я.
– Меня никто не спрашивал, чего я хочу, а чего – нет.
Мне нечего было ответить ей.
Меня тоже никто не спросил. Но я никогда не считала наказанием то, что оказалась здесь. Что я имела бы там, на общей земле? Жила бы сейчас в нищете и стирала чужое бельё, чтобы помогать матери зарабатывать на хлеб.
И всё же зерно сомнения оказалось посеяно в моей душе. И, стоя у своего окна, я теперь часто думала о том, почему нас отправляют сюда, не спрашивая, хотим мы этого или нет?
С Локлин общение ладилось ещё трудней.
Она почти не ощущала токов магии и предпочитала орудовать мечом. Попала сюда, потому что однажды на занятиях воспламенила свой клинок и проткнула наставника насквозь.
Мне всегда казалось, что она не слишком умна – неуклюжа как в искусстве общения, так и в колдовстве. Всё, что она делала, было грубым, и мне никак не удавалось понять, почему её определили заниматься столь тонким мастерством.
На мой вопрос она ответила просто и легко:
– Я не люблю и не умею делать чего-то иного, кроме как убивать.
Мне стало грустно. Абсолютно отчётливо я поняла, что даже эти двое отлично знают, чего хотят и зачем оказались здесь.
Я не знала. Мне нравилось управлять стихиями, но я боялась, что когда-нибудь моя магия призовёт настоящую смерть. И не хотела торопить этот момент.
К своему удивлению, я обнаружила, что мне куда интереснее наблюдать за мальчиками – и, по возможности, общаться с ними.
Все, с кем я училась, были хорошо воспитаны, и многие происходили из знатных семей.
Раньше мне казалось, что богатенькие мальчишки до невозможности высокомерны и глупы. Ну… не могу сказать, что я была так уж неправа. Многие из них, обладая достоинством, манерами и красотой, имели такой заносчивый нрав, что больше хотелось врезать им чем-нибудь по башке, чем продолжать разговор.
Но в то же время мне нравилось, что они не грубят, не ругаются и следят за собой.
Были, конечно, и дети бедняков. Разделение между ними и аристократами проходило чёрной чертой. И те, и другие общались исключительно между собой. И те, и другие имели свой, особый язык.
И те, и другие с одинаковым презрением относились ко мне… потому что я была ни то и ни сё. Родители мои не принадлежали к знати, и я не пыталась этого скрывать – ещё не хватало, чтобы кто-нибудь из богатеньких отпрысков, польстившись на то, что других кандидатур в округе нет, решил вступить со мной в династический брак.
Но и бедняки видели, что хоть руки у меня и не такие белые, как у Рейчел, но я явно не привыкла отстаивать свою правоту кулаками и руганью на весь этаж.
Ну и, конечно же, куда больше останавливало и тех, и других то, что я была девочкой. Никто толком не верил, что из меня получится хороший Проводник. У Рейчел её пристрастия были написаны на лбу. К Локлин попросту опасались подходить. А меня упорно считали книжным червём – в том смысле, что все были уверены: я не пойду дальше книг.
Я бы, пожалуй, не стала доказывать никому и ничего, но мне было жутко одиноко здесь теперь, когда меня отделили от подруг – как в первые недели, когда меня только привезли в Башню Слоновой Кости.
В конце концов у меня всё-таки обнаружился один друг. Его звали Густав, и он, так же, как я, не вылезал из книг.
