Легенда о гибели богов - [41]

Сначала раздается хохот, потом ряд реплик, настолько ехидных, что услышь их сын Амфитриона — занеси его сюда судьба — он бы не выдержал, схватил дубину и, плюнув на святость очага, наполнил бы помещение трупами.

— Еще не выкормив молоком первенца, Мегра забеременела снова, — продолжает гость, — и забывший обычай Алкид заявляет, что если боги пошлют ему второго сына, он сделает его царем Фив, вложив в руку отлитый Дедалом жезл защитника города. Более того, ссылаясь на некий вещий сон, он уже заранее решил, что его третий отпрыск станет владеть Эхалией.

— Плодовитый же мужчина этот Алкид! — произносит кто-то.

— Трудолюбивый!

— И прожорливый! Говорят, он способен за раз сожрать быка.

— Но не поперхнется ли он Арголидой?

Эврисфей смеется:

— Мой брат Алкид желает усидеть одной задницей на двух седалищах, — вставляет он свое веское соображение. — Крича на все стороны, что он сын Зевса, он тут же претендует на наследство другого папаши — Амфитриона. Пусть разберется хорошенько с таким количеством родителей, а также заодно и с тем, чей он сын, божий или человеческий. Либо то, либо другое. Кобыла, покрытая конем, рождает жеребенка, но если на нее взгромоздится осел, она зачнет мула. Что лучше, это дело вкуса, но кому из нас приходилось встречать коня, просившего назвать его еще и мулом, или мула, возымевшего претензию быть конем?

Все хохочут. Белокурый гость веселится не меньше других. Эврисфей вдруг поворачивается к нему:

— Помнится, ты о чем-то хотел спросить меня?

— Да, — кивает тот. — Я спрашивал о некоем человеке, знахаре, пользовавшимся твоим гостеприимством, царь.

Эврисфей прищуривается:

— У него было имя?

— Наверно, — пожимает плечами гость. — Но он называет себя по-разному. Чаще всего Человеком-с-гор.

— Не слышал, — Эврисфей тоже пожимает плечами. — Но я понял, о ком ты говоришь. В моем замке жил такой человек. Он был довольно искусен в вырезании стрел, в лечении сломанных костей и вывихнутых суставов. Да, это был ценный человек.

— Но куда этот ценный человек мог исчезнуть из владений хозяина Арголиды?

— А почему ты считаешь, что он исчез из моих владений, гость мой? — с любопытством спрашивает Эврисфей.

— Право, не знаю. Но ведь когда говорят что кто-то где-то «был», имеют в виду, что теперь он уже в другом месте.

— Или он был убит, казнен, умер своей смертью, — добавляет владетель Аргоса, Тиринфа и Микен.

Гость улыбается:

— Странно, что я не подумал об этом. Конечно, одни Мойры знают, что начертано на его жребии, но мне кажется, что этот Человек-с-гор не был готов умереть.

— Человек никогда не готов умереть, — говорит Эврисфей. — Он способен только смириться со смертью. Но на сей раз ты прав, мой гость. Этот бродяга не пожелал долго пользоваться щедротами моего гостеприимства — а видят боги, я был с ним щедр.

— Он ушел?

— Это было не так просто. Уйти без спросу из этого замка не проще, чем попасть в него. Но он обошел все препятствия. Ему это было тем легче, что я заболел лихорадкой. Он дал мне свой отвар.

— Отвар помог?

— Помог, — отвечает Эврисфей. Он больше не улыбается. — Но я проснулся только через двое суток. Его уже не было. Более того, никто не может сказать, каким путем он бежал.

— Быть может, кто-то помог ему? — бросает предположение белокурый гость из Коринфа.

— Хотел бы я знать... — медленно произносит Эврисфей во вновь наступившей тишине. — Этот помощник заплатил бы дорого. Любое золото того бы не стоило.

— Но ведь не только корысть правит людьми. Этот знахарь мог иметь и друзей.

— Друзей? — Эврисфей пожимает плечами. — Не думаю. Да, я знаю, что он был довольно щедр, быть может, оттого, что не ценил то, что так дорого дается другим, мог помочь кому-то, не потребовав ничего взамен — хотя люди редко ценят такие поступки — он был не из тех, кто наносит удар в спину. Но как ни странно это будет звучать, он не тот человек, который имеет друзей.

— И как давно это все случилось?

Присутствующие замечают, кто шепотом на ухо соседа, кто про себя, что этот незнакомый никому гость давно перешел меру вежливости в своих назойливых расспросах.

— На днях, — говорит Эврисфей. — Интересно, почему ты так расспрашиваешь меня о нем, мой гость?

— Это необычный человек.

— О, да! Возможно. Так поделись со мной и ты тем, что знаешь о нем.

— Я знаю очень немного, — говорит белокурый гость. — Некогда, как говорят, два или три года назад, не упомню точно, он посетил дельфийское святилище, и бог устами пифии велел ему остаться при своем храме, пообещав щедроты и почет, никак не уступающие тем, от которых он отказался при дворе владетеля Тиринфа.

— Вот как? — Эврисфей задумчиво скребет короткую бороду. — И что же он сделал, наш знахарь?

— Отвергнув милость бога, он отправился глотать пыль дорог.

Присутствующие перешептываются. Пожалуй, почти у каждого из них есть, что добавить к уже сказанному. Эврисфей качает головой:

— Выходит, что этот человек, оскорбивший мое гостеприимство, прежде отверг и волю дельфийского бога, бога ревнивого, не останавливающегося ни перед чем ради удовлетворения своей мести? Пожалуй, теперь я не слишком жалею, что упустил этого знахаря.