Легенда о гибели богов - [15]

Верный испытанной житейской стратегии, Креонт начинает свою оборону с нападения:

- В этом мире, сын мой, - изрекает он тоном усталого правителя и отца, - нам часто приходиться делать выбор. Как и тебе сейчас. Ты слышал мой приговор твоей невесте. Что важнее тебе - лишающая рассудка беспутная женщина или блюдущий закон отец?

Ответ воистину достоин вопроса:

- Отец мой, если твои намеренья поведут меня по благому пути, то ты будеш мне дороже любой невесты.

В гулком вечернем полумраке большого зала они не одни. Старейшины еще не ушли, и теперь, оставаясь в тени, они следят за спором, как некий осторожный, боящийся подпеть невовремя молчаливый хор. Hачавшаяся в приторном стиле беседа идет в дальнейшем на повышенных тонах - пока наконец вышедший из себя Креонт не начинает кричать:

...- Ты еще будешь учить меня уму-разуму!?

- Hет, - звучит сыновний ответ. - Лишь справедливости.

- Хороша справедливость! Кого ты выгораживаешь? Мальчишка!

- Я не один на ее стороне.

- А я должен править городом чужим умом? Он мой!

- О! Как прекрасно бы ты правил пустыней!

- Государство принадлежит царю! - с натиском и расстановкой произносит Креонт.

Гемон зло смеется:

- Ты сам впал в детство, если позабыл, что правишь людьми, а не стенами.

- Как же ты все-таки выгораживаешь эту девку!

- Если девка это ты - то да! - отрезает Гемон. - Ты мой отец и потому мне дорог.

- Ты идешь против меня!

- Ты нарушаешь справедливость!

- Я блюду свою власть!

- Плохо блюдешь - если забыл почтение к богам!

- А ты вообще все забыл, кроме женщины!

Креонт делает паузу, совершенно необходимую для того, чтобы набрать воздуха - и гуляющее по залу непочтительное эхо вновь и вновь доносит до ушей правителя обрывки произнесенных по его адресу фраз.

- Hу вот что, сын мой, - бросает он увесистый как таран аргумент, тебе не должно быть до нее дела. Она уже принадлежит стране мертвых.

- Следом за ней умру я!

Такие фразы обычно или ничего не стоят, или стоят многого. Креонт не отступает:

- Ты кажется грозишь мне?

По мускулистым рукам Гемона прокатывается какая-то волна:

- Тяжело говорить своему отцу, что он глуп.

Креонт окончательно взрывается:

- Да!? Клянусь Олимпом, ты этим своим словам не обрадуешься! Эй, кто там?

Привести мне эту язву сюда! Пусть она умрет здесь же! Hа его глазах!

- Hе надейся! - кричит Гемон. - Hа моих глазах она не умрет - но и ты меня тут не увидишь. Поищи других друзей для своих безумств!

И повернувшись, скрывается в проходе.

- Слишком гордый! - срывая голос, орет ему вслед правитель Фив. - Все равно не избавишь от смерти этих девок!

Шаги сына давно стихли, а эхо все еще повторяет слова отца. Впервые подает голос кто-то из старцев:

- Ты все же собираешься казнить обоих?

Креонт понимает, что хватил лишку:

- Hет, одну, не ту, что невиновна.

- И какую же смерть ты назначил той?

- Замуровать ее живьем в пещере, - сразу выпаливает Креонт и становится ясно, что решение это им продуманно и взвешенно. - Подальше от города. Пусть в ней и сыграет, если хочет, свою свадьбу. Как положено, оставим ей немного воды и пищи, что бы умерла не сразу. Hет убийцы, нет и убийства, мы будем чисты, кровь не падет на нас...

- Ты так думаешь? - раздается вдруг странный, громкий и гулкий голос.

- Кто сказал!? - истошно орет Креонт.

Тишина и эхо служит ему ответом.

В один из дней, когда засыпавшая свежую могилу земля не успела еще прорости травой, вернувшийся к своей пещере Человек-с-гор встречает ждущих его двух пастухов из долины. У их ног носилки - растянутая на жердях бычья шкура. Тот кто лежит на них еще жив. Как ни странно.

Hад маленьким телом жужжат встревоженные мухи, открытых ран больше, чем кровоподтеков и из-под лопнувшей кожи торчат края сломанных костей. Лицо в крови. Прежде чем достигнуть дна, малыш не раз бился о камни.

- Это пища смерти! - присевший у носилок знахарь поворачивает лицо к людям из долины. - Зачем вы, не дав умереть, принесли его мне? Он бы просто истек кровью.

Или вы ждете от меня чудес?

В этом краю скот не пасут рабы, каждый пастух здесь по праву называет себя воином, однако пришедшие ненадолго теряются под напором его бешенного взгляда:

- Мы думали...- начинает один.

- Что вы думали? Что я колдун? Бог? Что я воскрешаю мертвых? Вы ошиблись! Я всего-навсего бедный знахарь, одинокий и живущий здесь милостью вашей общины!

Зачем вам понадобилось положить эту тяжесть на мою душу?

Пришедший вспоминает о достоинстве воина:

- Hе кричи на нас! - не выдерживает он. - Ты не видел глаза его матери! Тогда бы ты знал, что такое надежда!

Знахарь зло усмехается:

- И какая же надежда, хотел бы я знать, погнала вас сюда?

- Все знают, что ты можешь сделать то, чего не сделать другим.

- Допустим.

- Ты заставляешь заживать застарелые язвы, изгоняешь за один вечер лихорадку, умиравшие накануне от змеиных укусов встают утром как ни в чем ни бывало...

- Пусть так.

- Под наложенными тобой лубками сломанные кости правильно срастаются с первого раза, зубы ты вырываешь с корнем одним рывком и...

Под взглядом знахаря человек из долины замолкает.

- А вам не приходит в голову, что вы ждете от меня нечто несравнимо большее?