Легенда о Дриззте - [15]

— Надо было сказать мне, что ты раб, — снова проговорил я.

— Я не горжусь этим.

— Почему ты сидишь здесь? — спросил я, хотя и так знал ответ. Я также был когда-то рабом, пленником жестоких живодёров разума, одних из самых злых обитателей Подземья. Нет более жестокой и смиряющей пытки, чем рабство. Однажды дома я видел сотню орков, которых удерживали под полным контролем всего шесть солдат-дроу. Если бы они набрались храбрости, то, вне всякого сомнения, уничтожили бы своих охранников. Но даже если отвага — не первая вещь, которой лишают раба, то наверняка одна из первых.

— Ты не заслуживаешь такой судьбы, — сказал я уже помягче.

— Что ты об этом знаешь? — возразил Нойхайм.

— Знаю, что это неправильно, — ответил я, — что надо что-то делать.

— А я знаю, что меня повесят, если я попытаюсь сбежать, — резко сказал он. — Я никогда не делал плохого людям. Вообще никому. И не хочу. Но мне выпала такая судьба.

— Мы не связаны принадлежностью к расе, — сказал я ему, найдя наконец слова убеждения, вспомнив свой долгом пути из тьмы Мензоберранзана. — Ты говорил, что слышал рассказы обо мне. Разве они — то, чего можно ожидать от темного эльфа?

— Ты дроу, а не гоблин, — сказал он так, словно этот факт все объяснял.

— Но ты сам сказал, что принадлежишь к гоблинам не больше, чем я — к тёмным эльфам, — напомнил я ему.

— Попробуй разберись, — ответил он, пожав плечами, и этот беспомощный жест наполнил меня глубокой болью. — Может, мне сказать Рико, что я не гоблин душой и поступками, а просто жертва безжалостной судьбы? Думаешь, он поверит мне? Думаешь, что какой-то фермер способен это понять?

— Ты боишься попровать? — спросил я.

— Да!

Я поразился силе этих слов.

— Я не первый раб Рико, — продолжил он. — Он держал у себя гоблинов, орков, однажды даже багбира. Ему нравится заставлять других делать работу, понимаешь? Но много ли других рабов ты видел на дворе Рико, Дриззт До’Урден?

Он знал, что я не видел ни одного раба, и меня не удивляли его слова. Я почувствовал, что начинаю ненавидеть Рико Пенгаллена.

— Рико покончил с ними, — продолжал Нойхайм. — Они потеряли способность к выживанию. Стали бесполезны. Ты заметил высокий столб с поперечиной за воротами?

Я содрогнулся, представив, для чего мог служить этот столб.

— Я живу, и буду жить, — объявил Нойхайм. В первый раз решительный гоблин позволил своей защите ослабеть, и мрачное выражение его лица выдало неискренность этих слов.

— Ты хотел бы, чтоб огры-налетчики убили тебя, — сказал я, и он не ответил.

Некоторое время мы сидели в тишине; тишине, которая тяжко давила на нас обоих. Я знал, что не должен оставлять такую несправедливость безнаказанной. Я не мог повернуться спиной — пусть даже к гоблину — ни к кому, кто нуждался в помощи. Я обдумал все возможные варианты и пришёл к выводу, что для настоящей победы над этой несправедливостью я должен использовать всё влияние, какое смогу. Как большинство фермерских деревень в этом регионе, Пенгаллен не был независимым поселением. Люди здесь были под защитой и, следовательно, под надзором и законом крупных близлежащих городов. Я мог обратиться к Аластриэль, правящей Серебристой Луной, и Бруенору Боевому Молоту, королю ближайших земель и моему лучшему другу.

— Возможно, однажды я найду в себе силы пойти против Рико, — неожиданно сказал Нойхайм, прервав мои раздумья. Я хорошо помню его следующие слова. — Я не отважный гоблин. Я просто хочу жить, хотя часто сомневаюсь, что такая жизнь чего-то стоит.

Эти самые слова мог бы произнести и мой отец. Закнафейн тоже был рабом, хотя и рабом другого сорта. Он жил в Мензоберранзане, и не в низшем положении, хотя и ненавидел тёмных эльфов и их злобный нрав. Он не видел выхода, самой возможности побега из города дроу. Из-за недостатка смелости он жил как воин-дроу, выживал, следуя тем самым порядкам, которые были для него столь отвратительны.

Я снова попытался напомнить Нойхайму, что ушёл от подобной судьбы, что мне удалось выйти из безнадёжного положения. Я объяснил, что странствовал среди людей, которые, несомненно, ненавидели и боялись меня из-за репутации моих сородичей.

— Ты дроу, а не какой-то гоблин, — снова ответил он, и на этот раз я начал понимать смысл, стоящий за его словами. — Они никогда не поймут, что в моем сердце нет зла, как у других гоблинов. Даже я не понимаю этого!

— Но ты же веришь в это, — твердо сказал я.

— Думаешь, надо сказать им, что я гоблин другого рода?

— Именно так! — воскликнул я. Мне казалось, что это достаточно разумно. Я думал, что нашёл ответ, который искал.

Нойхайм прикрыл дверь и быстро рассказал обо мне и об окружающем мире, который я раньше не принял во внимание.

— Чем мы отличаемся? — надавил я, надеясь, что он увидит моё понимание истины.

— Ты считаешь себя гонимым? — спросил гоблин. Его жёлтые глаза сузились, и я понял, что он полагает свои слова близкими к истине.

— Я больше не принимаю это определение, так же, как и не допускаю гонений, — провозгласил я. Мои гордые слова внезапно стали понятны этому несчастному существу. — Люди выносят свои собственные суждения, но больше я не стану мириться с их несправедливыми решениями.