Ледяной призрак. Истории с «Титаника» - [36]

Перед юношей, отправившимся в море, открывались чудеса и представали диковинные красоты. Во времена, когда Биссет ходил под парусом, существовала традиция, в соответствии с которой, когда судно проходило через Саргассово море, молодые моряки собирали морские водоросли и сохраняли их в больших бутылях. Эти бутыли украшались плетением, обмазывались яркими красными и зелеными красками, юноши везли их домой и показывали ждущим их на суше друзьям и родственникам. В них можно было налить морской воды и запечатать, тогда в течение долгих лет они оставались яркими и прозрачными. Биссет вернулся из своего первого морского плавания с самой красивой (по его мнению) бутылью с водорослями, которую когда-либо видел Ливерпуль. Среди других привезенных им диковинок были челюсти акулы, отбеленные солнцем, кисет, сделанный из перепончатой лапы альбатроса (в комплекте с когтями), трость, вырезанная из позвоночника акулы, летучая рыба с распростертыми крыльями, установленная на деревянной подставке, и самая лучшая среди них — корабль в бутылке. Все эти сокровища были надежно спрятаны в выкрашенном яркими красками матросском сундучке, ручками для которого служили кольца из веревок, а под крышкой красовался рисунок четырехмачтового судна, шедшего на всех парусах, подгоняемого попутным ветром. В течение долгого времени Биссет гордился и восхищался своей коллекцией.

Шло время, и молодой матрос успешно завершил курс своего обучения. По мере того как шла морская служба, настал черед держать экзамен на получение удостоверения второго помощника капитана. Для этого ему потребовалось зазубрить правила математики, навигации, мореходной астрономии и судовождения, чтобы соответствовать нагоняющим сон и бесполезным стандартам Министерства торговли. Жизнь на суше казалась молодым людям более опасной и неблагоприятной, чем морское плавание. Лайтоллер вспоминает, как в 1890-х годах осматривал достопримечательности Нью-Йорка, будучи еще молодым матросом. В одном дешевеньком ресторане он наблюдал «стыковой матч» между козлом и стоящим на четвереньках чернокожим. Когда козла выпустили, он ринулся вперед, и двое сошлись лоб в лоб: козел сломал шею, а человека нокаутировали громовые аплодисменты. Лайтоллер испытывал отвращение, когда видел, что в Нью-Йорке в драках используют кастеты. «После свежего дыхания моря, где все открыто, все находится на поверхности, а когда возникают какие-то разногласия — их улаживают на палубе при помощи двух пар кулаков, все эти обманы, изворачивания и ломания костей оставили в моей душе полное отвращение к так называемым «выдающимся событиям» Нью-Йорка». Опасности, таящиеся на суше, возмутили и Артура Рострона: «В каждом порту притаились гарпии и акулы. Дружескими словами и лживыми улыбками они встречают моряков, которые возможно уже долго не видели землю. В карманах у них лежит жалованье, а глаза немного ошеломлены от почти забытого блеска портовой жизни, и они становятся легкой добычей этих эмиссаров сатаны. Моряков заманивают в салоны, и иногда они не выходят оттуда живыми, их всегда грабят, часто избивают, спаивают отвратительным алкоголем и, увы, нередко награждают болезнями».

Бури становились особым переживанием для молодых людей. Когда парусник, попавший в сильную бурю, или из-за недостатка скорости или плохого управления захватывают волны, то говорят о «брочинге». Корабль, попавший в режим брочинга в бушующем море, будет опрокидываться на волнах с разорванными в клочья парусами, его мачты, возможно, будут ударяться о подветренный борт, и создастся угроза затопления судна. Экипаж предпримет все возможные усилия, чтобы разрезать это смертоносное переплетение проволоки, веревок, канатов, парусины, дерева и железа. Биссет описал это таким образом: «Горстка людей с ножами и топорами, замерзшие, уставшие, мокрые, мрачные, смелые и отчаянные, на одну минуту вдруг оказываются по самую шею в ледяной воде, цепляются за разбитые фальшборты, спасая свои жизни, а затем продолжают яростно резать и рубить, когда вода уходит с палубы, и постоянно со страхом следят за ветром, там, где неистовые морские волны из тьмы ужасающе извергают свои вспененные фосфоресцирующие гребни». Многие потрепанные бурей парусники своим видом напоминали судно, описанное в поэме Мейсфилда «Путешественник»:

«Как-будто шествуя в похоронной процессии,

Она, побежденная, направлялась домой, откуда пришла

Обернутая в разорванную в клочья ткань, белая как снег,

Дикая птица, которую несчастья сделали ручной».

Существовала постоянная опасность ночного столкновения с айсбергом. В безлунную ночь айсберги можно было обнаружить только по белой пене у их основания: а при свете луны было легче заметить отблеск так называемого «ледового неба». Лайтоллер вспоминает один случай, произошедший в Южной Атлантике, когда наступила пронизывающая стужа, ветер стих и неожиданно перед экипажем предстало угрожающее, призрачное очертание чудовищной ледяной горы, которая загородила собой ветер. С трудом кораблю удалось пройти мимо угрожающих стен, сотворенных изо льда, — вся команда беспокоилась о том, чтобы судно не налетело на выступающие подводные части айсберга, так как они могли повредить днище, и корабль мог затонуть.