Ледяной город - [18]

В баре наличествовала живая музыка — группа «Следи за собакой», с голосистой певицей и мощным басистом. Поэтому разговор состоял большей частью из выкриков между песнями. «Если я выброшу его, дай его мне, — пела вокалистка. — Не что-то что-то меня туда что-то ты».

После долгого финального аккорда Мартин перегнулся к Коди через Риму.

— Ну что, она тебя послала?

— Он знает, что делает, — отозвалась Скорч.

В другом конце бара раздался взрыв смеха. «Идите вы все на хер», — сказал кто-то за столиком слева от Римы, а мужчина с другой стороны Коди ввернул что-то про любовь — кажется, в том смысле, что та должна быть безусловной, или наоборот, Рима слышала его плохо. Позже она с удивлением осознала, что мужчина говорит о Боге.

— Просто извинись, — посоветовал Мартин. — Лучше, если ты будешь не прав.

— Как будто извинение все решает. Как будто есть кнопка «Стереть все на хрен».

Скорч дальше говорила еще что-то, но Рима не слышала и ее, потому что «Следи за собакой» начала новую песню. «Спинной пирог на тихой улице», — проорала вокалистка, но, возможно, Рима просто неправильно уловила слова.

(2)

Несколько песен и один бокал спустя.

Мартин что-то говорил на ухо Скорч. Коди присоединился к разговору по другую сторону Римы, о безусловной любви, но Рима не слышала его, так что тема могла и смениться. За столиком слева кого-то послали подальше, но вполне дружеским образом. Когда Мартин заметил, что Рима наблюдает за ними, то, выбрав момент, когда музыка утихала, он вскинул голову и повысил голос:

— Чтобы делать деньги, нужны деньги, вот что я говорю. Это факт. Печальный, но факт. Надо иметь что-то для начала. Необязательно даже деньги. Что-то. Возьми Аддисон. Если она чуть пошевелится, то сможет больше не писать сама. Посадить кого-нибудь другого. Поделись прибылью и успевай обналичивать чеки. А все потому, что у нее было что-то для начала.

Скорч склонила голову, и пряди ее волос оказались на плече у Мартина. В свете барных огней рыжие волосы ее казались черными, а розовые — серебряными.

— Она трясется над Максвеллом Лейном, — сказала Скорч. — И никого к нему не подпустит.

Последовала новая песня, в которой не установленное Римой лицо убивало себя выхлопными газами, и песня, как подумал бы всякий, обещала быть тихой, но не была, и, когда она закончилась, Скорч продолжила разговор ровно там, где он оборвался.

— Она просто звереет от фанфиков. Особенно от тех, где есть секс.

Это было первое упоминание секса за вечер, и исходило оно от сексуальной девушки. Мужчины, которые были поближе, притихли. Атмосфера сделалась напряженной.

— Какой секс? — спросила Рима.

— Бог ты мой! — воскликнула Скорч.

По мере того как она пила и танцевала и снова пила, она сбрасывала с себя одежду — под стулом Римы уже образовалась кучка ее тряпок. Теперь она осталась в безрукавке с глубоким вырезом на спине. Плечи и верх груди сверкали. Скорч была одета совсем как фигуристка, за исключением обуви.

— Разве ты не читала? Сексуальные фантазии Максвелла Лейна. Фаны выкладывают их в Интернете. Тоннами. Есть совсем непристойные, есть не очень.

Рима ничего не слышала о фанфиках, но видела, что Максвелл порождает различные фантазии. В молодости он был информатором ФБР и совершал поступки, которые с тех пор не давали ему покоя, — особенно это касалось предательства и нечестности по отношению к другим. Так шел он по жизни, совершенно одинокий, преследуемый собственным прошлым. Аддисон изо всех сил настаивала на этом.

— Я слышал, все эти фанфики пишут женщины, — сообщил Мартин. — Почему тогда среди них так много гейских?

— Думаю, их пишут лесбиянки, — сказала Скорч.

— Но это ничего не проясняет.

— Только про парочку Максвелл и Бим их тонны.

Впервые за вечер было упомянуто о сексе с Риминым отцом. Бокал Римы был пуст. Она помахала бармену, но тот все не шел, и поэтому, когда Мартин отворачивался, Рима отхлебывала пиво из его стакана.

Три бокала спустя.

«Пока кот не бредет», — пела вокалистка, а может быть: «Пока год не пройдет», и затем: «Ты любишь ты любишь ты любишь ты». Скорч говорила что-то Мартину, быстро, как всегда, но произносила слова четко, явно стараясь, чтобы ее услышал Коди.

— Значит, записывается он на курс «Поведение приматов», и раз, мы как на ладони, он все про нас знает, он знает, что мы, оказывается, делаем. Оказывается, мы делаем не то, что думаем, будто делаем, не то даже, что собираемся сделать: все, что мы делаем, — это ради повышения статуса, демонстрация — вон мы какие, или для союза с кем-то, или устрашения, или приспособления. И меня это, извините, достало. Сегодня вечером я оделась и спрашиваю его: «Так кто я — высокостатусная самка?» Он все бубнил про этих высокостатусных самок, вот я спросила про себя. То есть, конечно, имелось в виду, считает ли меня мой драгоценный бойфренд высокостатусной самкой.

— Парень, — повернулся Мартин к Коди, — и ты сказал не то, что нужно?

— Я сказал то, что нужно.

— Это он сейчас так говорит. Что ночью сказал «да». А ночью сказал «да» тоже. Железное, стопроцентное «да». Но сначала засмеялся. Это был первый его ответ, настоящий. Смех.