Ледяной город - [17]

Ночной же столик сделался поразительно пустым. Тильда оставила на нем вазу с засохшими цветами, хотя, если подумать, цветы были мертвее мисс Тайм.

Мартин заявился, когда Рима стояла наверху лестницы и накидывала плащ. Они встретились на полпути — Рима спускалась, Мартин шел наверх, чтобы закинуть свой рюкзак в спальню «Наши ангелы». Он был выше Оливера и одного роста с Римой, если она стояла на ступеньку выше его.

— Вы, наверное, та самая Рима, — сказал он. — Я Мартин, сын Тильды.

В его тоне не прозвучало и намека на иронию, но Рима почувствовала, что ирония все же была, только спрятанная глубоко. Пара дорогих солнечных очков была сдвинута на макушку. Мартин снял их, и волосы рассыпались по его лицу — такие же как у матери, темно-каштановые, прямые. Под его нижней губой было прямоугольное, с почтовую марку, пятно волос. Такая штука имела какое-то особое название — не усы, не борода, не эспаньолка, — но вот какое? Сама Рима из принципа не купила бы солнечные очки дороже двадцати пяти долларов и поражалась, что кто-то делает это. На своем опыте она пришла к выводу, что девушка, выйдя из дома в дорогих очках, редко возвращается в них.

— Я еду вместе со всеми, — объяснил Мартин, — только закину вещи и назад.

Машина Скорч оказалась старым коричневым «сатурном». На заднем сиденье валялась одежда: похоже, Скорч частенько там переодевалась. У Риминых ног лежал красный лифчик с белыми сердечками, а у заднего окна — точно такие же трусики, брошенные туда, видимо, при более счастливых обстоятельствах, чем нынешние, ибо сейчас Скорч и Коди не могли сойтись ни в чем. Он включил проигрыватель — она вырубила его. Он опустил свое стекло, так что концы его пиратской банданы затрепыхались на ветру, — она сразу же подняла стекло обратно.

Машина ехала между океаном и озером, которое, как недавно узнала Рима, местные называли лагуной, хотя пляж официально именовался Пляжем двух озер. За озером виднелась круглая, белая, как кость, луна, висевшая в заднем окне машины, точно картина в рамке, над украшенным сердцами бельишком. Мартин показал на нее Риме.

— Полнолуние, — объявил он, завыл по-волчьи и тряхнул головой. — Я в чертовски хорошем настроении. А кто еще?

Молчание.

— И вы давайте присоединяйтесь. А то мне одному не по себе. — Он вытянул руку вдоль заднего сиденья, едва не коснувшись Риминой шеи, и щелкнул пальцами. — Аддисон — твоя крестная.

— Да, — сказал Рима.

— Твоя крестная-фея.

Рима не понимала, куда клонит Мартин: вариантов было много, и ни один ей не нравился, хотя Мартин и улыбался дружелюбно. Она решила не отвечать.

С четвертой попытки удалось найти место для парковки рядом с рекой, откуда до центра было несколько кварталов. Они прошли мимо санта-крусского клоуна в розовых башмаках и розовых штанах, с розовым зонтиком в руках. На щеках его были нарисованы розовые круги, а по губам блуждала невероятно тревожная улыбка. Кажется, на него обратила внимание одна Рима, хотя в Кливленде клоун всем бросался бы в глаза.

Все прочие были одеты очень тепло. Скорч и Мартин пребывали в полнейшем, восхитительнейшем согласии относительно того, какой именно стоит холод: абсолютно долбаный. Скорч протянула Мартину свою ладонь — пощупать, какая та холодная, и тот положил ее себе на грудь под курткой — ладонь такая холодная, объяснил он, что, если не принять решительные меры, можно потерять пальцы. И поскольку Коди смотрел в сторону, не говоря ничего, то Рима предложила им не плакаться, потому что они не видели зимы в Огайо.

Бар был на верхнем этаже дома без единой вывески. Они прошли по коридору с блеклыми обрывками мишуры, красными обоями в золотой горошек и пыльной люстрой. С одной стороны висели портреты — букет головок разных мисс Санта-Крус тридцатых и сороковых годов и Мэрилин Монро пятидесятых. Они поднялись по лестнице — Рима чуть не упиралась в кроссовки идущей впереди Скорч, золотые с зелеными шнурками. Наконец они вошли в жаркое переполненное помещение.

Скорч и Коди сразу окликнули по имени. С них не потребовали никакого удостоверения личности, вообще ничего, в то время как Рима и Мартин подверглись придирчивому осмотру. У Римы спросили год рождения — к счастью, она его помнила, — а потом им предложили поставить на руку любой штамп по их выбору, хотя выбор ограничивался скверно настроенными свиньями. Свинья Скорч была печальной, свинья Римы — рассерженной, свинья Мартина — страдающей от неразделенной любви. У Коди была такая же, как у Мартина, но вид у нее получился какой-то заговорщицкий.

Несмотря на протесты Римы, Скорч заявила, что заплатит за всех. В баре было слишком шумно, чтобы нормально разговаривать, в воздухе витали запахи хмеля, травки и пота. Одно место у барной стойки оказалось незанятым. Его предложили Риме, а Коди отправился посмотреть, нет ли свободных мест дальше, но не нашел, вернулся и взял бокал красного вина для Римы, коктейль с джином и лимонным соком для Скорч и пива себе с Мартином. Он встал по одну сторону от Римы, а по другую были Мартин и Скорч, причем Мартин стоял так близко, что голова Римы касалась рукава его вельветовой куртки.