Ледяная скорлупа - [30]

— Зато потом — вниз!

— Зато потом через четыре смены опять наверх с этими жморовыми фотоприемниками, — грустно сказал Помощник.

— Почему жморовыми?

— А ты инструкцию по технике безопасности при работе с вакуумными приборами читал? Вместо того, чтобы просто вставить их в гнезда, там на полторы смены манипуляций.

— А ты представляешь, что будет, если кокнем один из фотоумножителей?

— Ну да, сарсынь будет…

— Да не сарсынь, а полный охряст! Следующая экспедиция будет за нашими трупами. Уж лучше полторы смены проканителиться.

— А как ты думаешь, будет толк от всей это нашей акробатики? Не очень-то я верю, что небо колеблется. И в свет не верю.

— Ну что тебе сказать? Я доказать ничего не могу, поскольку не знаю, что там снаружи и есть ли там хоть что-то. Мое дело — попытаться найти, если есть, или, если не увидим, поставить ограничение: вблизи нас нет других миров, для которых соотношение массы к кубу расстояния больше такого-то[18]. Я надеюсь, что увидим.

— У тебя есть какие-то основания надеяться?

— Пожалуй, нет. Разве что очень смутные. Несправедливо было бы со стороны Природы создать наш мир совсем одиноким. Но это скорее из области религии, чем науки. Есть и более твердая опора для надежды: тепло недр. Одно из объяснений, почему оно не исчерпалось: наш Мир слегка корежится тяготением какого-то другого мира и тем самым греется. Слушай, а если ничего не найдем, ты решишь, что вся эта наша акробатика была напрасной?

— Нет, не решу. Если бы мы тут не возились с этим уголком и фотоприемниками, то всё время грызли бы сомнения: вдруг там что-то есть и мы могли это выяснить, но не сделали этого. Да и не так уж страшна эта акробатика, пока мы с тобой молоды и прытки.

— Ну что ж, раз не страшна, пора приступать — отдохнули. Осталось примерно тридцать оборотов — и якорь готов.

Во время сонного изобилия всегда остаются бодрствующие.

Когда начались измерения, Хруам Мзень спал по четверть смены через одну. Он записывал результаты локации — расстояние до уголкового отражателя, снимаемого через каждые 64 стука, от руки рисовал графики. Как он мог передоверить кому-то эти нехитрые операции?! Ведь то были первые данные! Он вглядывался в кривые, пытаясь выловить в них какую-то закономерность. Никакой закономерности не было. Кривая дрожала от точки к точке из-за ошибок измерения и плавно колебалась вверх-вниз из-за конвективных течений. Постепенно он стал доверять дежурство своим сотрудникам и пытаться автоматизировать запись. Сначала удалось сделать самописец. Хруам Мзень растягивал несколько лент, выданных самописцем, в одну линию, и разглядывал их вдоль под малым углом, закрыв один глаз — не выявится ли глазом какая-нибудь периодичность. Но он понятия не имел, какой длины может быть этот период. Глаз оказался бесполезным. Помочь могла только вычислительная машина, которых было две — не в лаборатории, а в мире.

Чтобы воспользоваться вычислительной машиной, надо было сделать два дела: перенести данные на перфорированную ленту и написать программу гармонического разложения. Первую задачу решил лабораторный слесарь-виртуоз, сделав полуавтоматический перфоратор. Чтобы набить на ленте число, надо было набрать клавишами его двоичный код и нажать кнопку. Раздавался дробный удар и жужжание моторчика — машина была готова воспринять следующее число. Один сотрудник считывал число с графика или из журнала, диктовал второму, который набирал код. Какое счастье, что система счисления европиан была восьмеричной!

Операция по набивке одного числа занимала в среднем девять стуков. Интервал между двумя измерениями был шестьдесят четыре стука, то есть набивка занимала одну седьмую времени набора данных, продолжающегося уже два срока. Многие десятки смен непрерывного тупого долбежа. Это была общая повинность для всех сотрудников лаборатории — работа долбодатом, как они называли это занятие. Скоро всей этой архаике придет конец. Скоро появятся автоматические перфораторы, и еще чуть позже исчезнет перфолента. Но данные не ждали!

Вторую задачу взял на себя Хруам Мзень и справился с ней за три смены. Он написал на нескольких листах программу из строк, выглядящих примерно следующим образом:

0110 1021 3047 4560,

означающую «сложить число из ячейки 1021 с числом из ячейки 3047, результат положить в ячейку 4560». Первые программы первых программистов любых миров выглядят примерно одинаково.

Пришел долгожданный момент, и Хруам Мзень с двумя коллегами направились в Вычислительный центр с рулонами перфоленты. Перфоленту с данными машина читала мучительно долго, то и дело запинаясь. Потом совместными усилиями отлаживали программу по светящимся индикаторам с помощью тумблеров и кнопок. Наконец программа гармонического разложения заработала без сбоев. Ждать пришлось довольно долго, но в конце концов печатающее устройство заверещало и начало выводить ленту с тысячами чисел, каждое из которых означало амплитуду гармоники данной частоты. Хруам Мзень жадно всматривался в цифры на бегущей ленте.

— Чего уставился? Сейчас вернемся, нарисуем. Так только глаза сломаешь, — сказал коллега.

— Да подожди ты, и так всё видно…