Ледяная пустыня - [47]

Не в силах сдержать восторга перед восхитительным зрелищем, я воскликнула:

— Я назову фьорды Глазами Гуннара. Они так же прекрасны!

— Какое поэтическое сравнение! Прямо, как в древней саге. Добро пожаловать на север! Скоро ты станешь настоящей сказительницей!

Однако и в чудесной стране норвежских предков Гуннара я не могла избавиться от мысли, какой переполох наделало мое исчезновение среди барселонских омниор. Что они теперь предпримут? Попытаются меня заколдовать? Отправят по моему следу самых воинственных и непримиримых? Будут травить меня, как лисицу?

Собравшись с духом, я обещала себе больше об этом не думать, не дрогнуть и во что бы то ни стало до конца идти выбранным путем.

Несмотря на страх и снедавшую меня тревогу, я изо всех сил старалась чувствовать себя счастливой. И я даже почти чувствовала себя ею — смеялась над шутками Гуннара, восхищалась отвесными скалами, гуляла по селениям, состоявшим из деревянных домиков, словно рукой шаловливого ребенка выкрашенных в яркие цвета, наедалась пирогами с черникой и даже попробовала гадкую на вкус соленую сельдь…

Прошла неделя, и я стала чувствовать себя почти в безопасности. Мне казалось, что здесь рука Деметры меня не достанет. Как же я ошибалась!

Таинственной белой ночью, когда солнце и не думало скрываться за горизонтом, мы приплыли на остров под названием Норвейя,[51] где Гуннар непременно хотел посетить кладбище викингов, ибо там покоились его далекие предки.

В руке у Гуннара была пушистая еловая ветка, которую он намеревался возложить на одну из могил. Помню, как меня поразила сверхъестественная атмосфера, царившая на том кладбище. Над могильными плитами клубился туман, от которого быстро вымокла вся моя одежда. Имена мертвецов были высечены на тысячелетних камнях рунами, значения которых не давали покоя не одному поколению ученых, и которые Гуннар, казалось, понимал без труда.

Мы остановились рядом с парой особенно величественных надгробных плит, и Гуннар возложил свою еловую ветвь на одну из них. Я попробовала прочесть надпись на гробнице, но ничего не поняла.

— Что за имя здесь написано? Кто тут похоронен?

— Хельга. Одна из моих далеких предков. А рядом с ней покоится Снорри — ее супруг.

— Выходит, и он твой предок.

— Это как еще посмотреть, — подмигнул мне Гуннар. — Бывает, женщины рожают детей не от мужей.

Подумав о том, как много загадок таят в себе человеческие отношения, я невесело усмехнулась и заметила:

— У них богатые могилы.

— Они принадлежали к числу знатных вассалов конунга Улофа, который покоится неподалеку, вон в той роскошной могиле.

И действительно, чуть подальше находилась еще одна богатая гробница, на которой красовались герб конунга и изображение коня вроде тех, что так любил вырезать из дерева Гуннар.

— Смотри, совсем как твоя деревянная лошадка!

— Ну, раз ты такая наблюдательная, взгляни сюда — эта гора на щите Улофа говорит о том, что он повелевал фьордом.

— Разве гора и фьорд — одно и то же? — удивилась я.

— Действительно, на первый взгляд не скажешь! — рассмеялся Гуннар. — Но случается, что в языке смешиваются даже совсем непохожие вещи.

Может, так оно и было, но языком викингов я не владела, и, к тому же, на нем перестали говорить много столетий назад.

Внезапно рядом с могилой Хельги что-то шевельнулось. Может, была птичка или червяк, а может и дух самой Хельги, растроганный подношением пышной еловой ветки. Как бы то ни было, мне стало интересно, и я подошла рассмотреть могилу поближе.

— Расскажи мне историю Хельги, — попросила я Гуннара.

— А что именно ты желаешь о ней знать?

— В каком возрасте она умерла?

— Ей шел тридцать первый год, — сказал Гуннар дрогнувшим голосом.

— Сколько у нее было детей?

— Кажется, девять, но выжили только двое.

— Девятеро детей! Какой кошмар!

— Хельга была по призванию поэтессой-сказительницей, но вышла замуж очень рано. Точнее, ее выдали замуж за ее двоюродного брата Снорри, которого она до свадьбы вообще не видела. Тогда ей было всего четырнадцать лет. У нее был прекрасный звонкий голос и ниспадавшие до пояса светлые волосы.

Я попыталась представить себе высокую статную Хельгу, окруженную светловолосыми детишками, и продолжала расспрашивать Гуннара:

— От кого же ведешь свой род ты, раз дети Хельги были не от ее мужа?

Не знаю, что это была за сила, но что-то притягивало меня к могиле Хельги.

— Хельга была возлюбленной конунга Улофа, — прошептал Гуннар.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Так говорят предания, — пожал плечами Гуннар. — На одном из празднеств, конунг остановился в доме у Хельги, которая с таким чувством читала ему свои поэмы, что Улоф безумно в нее влюбился, а она ответила ему взаимностью. Разводы в те времена были запрещены, поэтому конунг отправлял своего вассала Снорри в один военный поход за другим, посещая в его отсутствие свою возлюбленную Хельгу. В конце концов, он даже повелел, чтобы его погребли здесь, рядом с нею.

Присмотревшись к положению могил, я решила, что они расположены неправильно.

Мне показалось несправедливым, что Снорри, которого я представила себе неопрятным, вонючим и рыгающим за столом, лежит между великим конунгом и его прекрасной и талантливой возлюбленной.