Ледяная капля - [3]

Возле клуба стояли ребята из нашего класса. При моем появлении все как по сигналу повернулись ко мне. Мне показалось, что на их лицах я читаю изумление, гнев. Значит, после всего, что произошло, я посмел так вот спокойно вместе со всеми идти в кино?..

Я круто повернулся и опрометью бросился обратно через дорогу…

Раздался пронзительный скрежет тормозов и слившийся воедино крик нескольких голосов.

Очнулся я в больнице.

* * *

Два месяца провалялся я на больничной койке. Меня сбила грузовая машина. Шофер, конечно, не был виноват. Он сумел затормозить в последнюю минуту, но я все равно крепко расшибся о камни мостовой.

Меня навещали ребята, учителя. Все были очень внимательны ко мне.

Немного оправившись, я какими-то иными глазами посмотрел на маму, когда она пришла в больницу. Будто впервые заметил, как увяло ее лицо, как углубились морщины у глаз и у губ. Она совсем поседела. Тонкими, худыми пальцами она гладила мои волосы и через силу улыбалась бледными губами.

— Сынок, ты у меня уже совсем молодцом, — сказала она ласково. Потом добавила: — А ведь мы перебрались в Нукус.

— Почему? — вскрикнул я невольно.

— Неужели ты не понимаешь? Про делишки твоего отца кто знал, кто — нет, а знавшие не поминали. Председатель колхоза щадил нас. А теперь как смотреть в глаза колхозникам? Он, видно, и тут много дурного натворил, в своей бухгалтерии. Грамотный был, вот и пользовался…

Мама была права. Мы долго молчали.

— Но разве он один был грамотный? — спросил я.

— Разная, оказывается, бывает грамотность, сынок. Одному она помогает творить добро людям, другого учит, как пользоваться людской простотой…

Снова мы долго молчали. Наконец я спросил:

— А где мы будем жить?

— Старушка одна приютила нас, да сбережет ее аллах. Зовут ее Бибизо́да. С внучкой живет. А я на работу поступила, опять на почту…

Вскоре я совсем окреп, выписался из больницы. Хозяйка наша оказалась очень славной старушкой. В первый же день она принялась утешать меня:

— Ты ни о чем не тревожься, учись, ремесло себе выбери. Не унывай. Это пусть у тех душа болит, на ком слезы да проклятия сирот.

И я слушал эту удивительную старушку, точно родную бабушку.

3

Утром мама забирает свою черную сумку и отправляется на работу. Днем, пока ее нет, обо мне заботится бабушка Бибизода. Внучка ее, Зияда́, заканчивает русскую школу. После уроков она тоже забегает ко мне. Вместе мы смотрим газеты и журналы, которые мама еще не успела разнести или вручить отсутствующим подписчикам.

Время шло, и я набирался сил. Уже неудобным казалось мне, этакому верзиле, слоняться без дела. Но в школе я отстал на целый год, пришлось бы сидеть за партой с малышами, хотя мама и уговаривала:

— Учись, сынок, учись, пока я в силах работать. Ничего, если отстал, захочешь — нагонишь.

Но какие там у нее силы! Я же вижу — едва ноги таскает, а сумка, если взглянуть, как мама несет ее, кажется, стала вдвое тяжелее.

Только где найти работу?

Однажды, когда мамы не было дома, я отправился побродить по городу. Я еще не привык к Нукусу, к его просторным улицам, обилию незнакомых людей, с которыми нельзя ни поздороваться, ни перемолвиться словом, потому что у каждого такой озабоченный вид, точно он опаздывает по важному делу. Я чувствовал себя неловко, будто мешал всем этим занятым людям.

Но вот рядом с большой афишей на стене я увидел объявление: „Требуются рабочие на строительство…“ Я записал адрес и, обрадованный, вернулся домой. Вечером хотел было поделиться новостью с мамой, но решил повременить: надо все узнать поточнее.

Назавтра я пошел по этому адресу, отыскал отдел кадров. За столом сидел дородный седоусый мужчина, опершись щекой на руку. Он равнодушно сказал мне:

— Работу? Нет, сынок, тебе еще учиться надо.

— Я должен зарабатывать.

— Вон оно что! Не годишься ты для нашей работы, слабоват.

— А может, найдется подходящее дело? — взмолился я. — Помогите, пожалуйста.

Я не представлял себе, что есть иные адреса, иные работы. В эти минуты мне казалось, что все мое будущее — в руках этого человека. И он будто понял меня, тряхнул головой, задумался.

— Ремесло какое-нибудь знаешь? — спросил он наконец.

— Нет.

— Чистить сапоги, ботинки сумеешь?

— Научусь, наверное.

— Тогда так. Я слышал, комбинату бытового обслуживания нужны расторопные ребята. Комбинат тут, под боком, я поговорю кое с кем, а ты завтра прямо с утра — ко мне. Понял?

Три дня подряд наведывался я к этому человеку, пока он наконец не помог мне устроиться чистильщиком. Но маме сказать об этом я постеснялся: очень уж унизительной показалась мне почему-то профессия чистильщика. Мама думала, что я продолжаю бездельничать, жалела меня, хотела, чтобы я поправился, а я каждое утро, едва она со своей сумкой уходила на работу, спешил к себе в будку.

Будка моя стояла на центральной улице. По соседству с ней расположилась другая — там пожилой мастер чинил обувь. Мастера звали Бегджа́ном. Это был полный, краснощекий, усатый человек, инвалид войны — без ноги. Он мне с первого дня понравился: разговорчивый, прибаутками так и сыплет. И еще мне понравилось, что он уважительно отозвался о моей работе: мол, хороший чистильщик тоже делает улицу наряднее. Кому приятно, чтобы ее топтали неряшливыми, грязными башмаками? А еще выяснилось, что в этом деле, как и в любом другом, есть свои секреты. Бегджан учил меня, как держать щетки, наносить на обувь крем ровным тонким слоем. Я прислушивался ко всем его советам, быстро разобрался в тонкостях своей работы и даже научился зазывать клиентов, выстукивая веселую дробь деревянными щетками.