Ледобой. Круг - [35]

Но стоило каменному изваянию хоть немного тронуться с места, пошло легче. Тень как будто понял, что от него требуется и какой важности дело гонит всех нас на поляну, напрягся. То же Губчик. Уголек бунтовал дольше всех – еще бы, какова хозяйка, таков и конь! – а Востроух, подобно Тычку, все норовил отлынить. И не поверь тут в судьбу, что подсунула каждому из нас точное подобие в лошадиной шкуре. Тут вся моя надежда на Губчика и Теньку.

– Давайте милые, главное – не останавливаться! – Я тащила всю четверку за собой, едва руки не выкрутила, цеплялась босыми пятками за землю, как могла, и каменное бревно пошло, пошло, пошло…

Вот и дорога. Тут нет земли, что глыбища вспахивает и волочит за собой. По пыли вышло легче. Та стала чем-то вроде смазки, что пролегла между каменным изваянием и утоптанным трактом.

– Тенька, будь камень пошире, я бы и тебя изваяла. Честное слово! – натужно бросала за спину, и дышать становилось все труднее. Устала. – Хотя в той рубке Сивый стоял пеший.

Недалеко от поляны ко мне присоединился Тычок. Сама будто изваяние, у палатки застыла Гарька, Безрода я не увидела. Вдвоем со стариком отвернули лошадей вправо, туда, где чернели выжженные кострища. Стало заметно тяжелее, опять пошла земля, и после каменной глыбы остался распаханный след. Точно кожу содрали.

– Все, милые, пришли!

Перед самой ямищей мы с Тычком развели лошадей по обе стороны, двух вправо, двух влево, и памятник скользнул донной частью прямиков в яму. С глухим стуком глыба ухнула в провал, и земля ощутимо вздрогнула под моими пятками.

– Не отводи лошадей, держи! – крикнула я. – Поставим стоймя. Только веревки перевяжу.

Нырнула в яму и взялась за узлы:

– Сдай назад, ослабь натяг!

Старик подвел коней ближе, и один за другим, ломая ногти и царапая кожу на пальцах, я расплела все узлы. Перетащила три веревки на вершину камня, одну оставила болтаться свободно и крикнула:

– Давай, помалу!

Тычок потянул четверку лошадей вперед, и потихоньку глыбища встала стоймя.

– Держи так, не давай сойти с места!

Сама подхватила четвертый конец, что остался ненатянутым, и утащила в сторону, противоположную Тычку и лошадям, аккурат напротив, через яму. Сделала на конце петлю, намотала на колышек, приготовленный загодя, и молотом вбила остроконечный кусок ясеня в землю. Уже давно продумала, как все сделаю. Видела такое однажды. Мужики ставили на торгу столб, к верхушке подвесили новехонькие сапоги, а ведь каменное изваяние – почти то же самое, что деревянный столб. Главное, припомнить все до мелочей, подготовиться заранее и не метаться в поиске нужных вещей, ровно уж на противне. Молот и колышки должны быть под рукой. Я и нашла их там, где положила вчера, – у земляной кучи.

Мой каменный вой должен смотреть на дорогу. Так, собственно, и получилось. Пока тащили, перевернули на кочке и волокли лицом вниз, отвернули с дороги точно под прямым углом, и встал Красная Рубаха (имя собственное памятника, у Безрода именно красная рубаха) как следует. Поначалу будто к земле склонился, потом распрямился и обратил к дороге лик, перепачканный землей.

Я отвязала еще одного коня, натянула веревку и вторым колышком растянула памятник в сторону, противонаправленную первой веревке. Колышек пришелся как раз между лошадьми. Третью веревку растягивала, услав Тычка с Губчиком напротив. А там и четвертый колышек пошел в дело. Каменная глыба встала стоймя, растянутая веревками по сторонам света. Вышло немного кривовато, изваяние косилось на восток-полдень, однако это поправимо. Играя веревками, ослабляя и натягивая, мы с Тычком выправили Красную Рубаху. Держался каменный вой прямо, точно стройный полуденный тополь. Пока возилась да потела, вся память о вчерашней коже, скрипящей от чистоты, улетучилась. Взмокла, руки-ноги тряслись, как будто пятой лошадью встала в упряжку, хорошо пуп не развязался.

Гарька так и не перешла дорогу. Что-то делала, сидя у палатки, и косилась в нашу сторону. Безрода я не видела. Последнее время он стал куда-то уходить по утрам и возвращался далеко за полдень. Думаю, искал потерянную силу, ходил, плескался в ручье, поднимал тяжести по своим скудным возможностям, отсыпался. Представляю: вот приходит Сивый на поляну и глазам своим не верит, если, конечно, старик не разболтал, чем занимаюсь каждый день.

– Управились, Вернушка! – Тычок весело подмигнул, утирая рукавом пот.

– Управились, конечно, но мне еще пахать и пахать, – кивнула на изваяние.

Сначала засыпать памятник, потом отереть от земли, и, пожалуй, придется не просто отереть, а даже омыть. Таскай в бадейке воду с ручья и отмывай дочиста, пока не полыхнет в свете солнца алая рубаха. Вот тебе еще одно испытание: а вдруг вся краска по пути стерлась, в земле да пыли осталась? Тут я, ровно очумелая, принялась бросать землю в яму, а Тычка столкнула на дно да велела хорошенько топтаться по рыхлятине и трамбовать. Старик не ожидал подвоха, коротко заверещал и полез было обратно, да вовремя опомнился. Места вышло немного, между земляными стенками и памятником поместился бы только щуплый баламут, да и то бочком. Очень уж мне хотелось поскорее убедиться в том, что краска выдержала более суровое испытание, нежели теплый, летний дождь.