Ледобой. Круг - [34]

Я ступила в темный лес и на ощупь двинулась к ручью. Раскидистые древесные кроны почти не пускали свет под полог, и тут, в лесу, смеркалось гораздо быстрее, чем на поляне. Скинула штаны, рубаху и основательно все вытряхнула. Вошла в ручей и высыпала на одежду пенника – дала крюк через шалаш, прихватила смену и мешочек «чистоты». Порошка не жалела, вокруг так и поднялась пена, будто впереди по течению кто-то опрокинул в воду целую бочку браги. Застирала штаны и рубаху, бросила на бревно и с наслаждением окунулась сама. И ведь не река – ручей, воды едва по колено. Наверное, тут в лесу шаловливый поток никогда не прогревался так, как это бывает со стоячими лужами и озерцами. В те ступишь ногой – ровно парное молоко. Меня же обдало прохладой, жгучей и пронизывающей, я уселась на дно, откинулась назад, на локти, и только голова осталась торчать наружу. «Он меня любит!» – улыбнулась, зажала нос и опустила голову под воду.

Пенник – удивительная штука. Добывают словно глину, с виду песок и песок. Но в воде он дает обильную пену, и грязь его боится, как разбойник сторожевого десятка. Впрочем, не все так просто – откопал и пользуйся. Сначала песок прокаливают в печах, наподобие гончарных, там он становится коричневым и с цветом получает свои удивительные свойства.

Я поднялась во весь рост, натерлась пенником с головы до ног, отфыркалась, отплевалась и, когда почувствовала, что кожа просто свербит и скрипит от чистоты, плашмя грянулась в ручей лицом вниз. Легла на воду, и меня медленно поволокло вперед по течению. Ветер ласково трепал мокрую задницу, и пока не воспламенились легкие, мамкина дочка послушно внимала воде. Освежило так, что еще немного – и на прохладном воздухе я зазвенела бы ровно гусельная струна.

И потянуло спать. Сон обещал стать таким же легким и чистым.

– Он меня любит! – шла назад и спотыкалась на ходу. Будто привычку ходить смыло, ноги сделались пусты, ровно соломой набиты. Эдакое чучело. Ну и что, зато соломенное чучело очень нужно ухарю в красной рубахе. И пусть все красотки на свете закусят удила!

– А что, Вернушка, нынче утром не уходишь камень тесать? – Тычок с неизменной плошкой каши просунулся в палатку и замер, раскрыв рот. – Красотища какая!

– Нет, сегодня не пойду, – продрала глаза. – Где красотища?

– Сей же миг обернусь. На-ка вот!

Сунул кашу в руки и выполз наружу. Ложку проглотить не успела, как снова появился и притащил зерцало. Глянулась и обомлела. Вчера улеглась, не до конца просушив космы, и теперь волосы пышной гривой вихрились на голове. Были бы подлиннее, как в недалекую бытность, такого не получилось. А так… не длинные, не короткие, под собственным весом еще не утягивают вниз и не топорщатся, будто ежик. Поди, никогда еще старый егоз не видел бабу с короткими волосами. Такую оторву, как я, днем с огнем искать…

– Мне нужна твоя лошадь.

– Это еще зачем? Губчика уже не хватает?

– Погоди, не удивляйся. Еще мне нужен Безродов Тень и Гарькин Уголек.

– Это еще зачем?

– Перетащить кое-что.

Старик мигом догадался.

– Закончила? Неужели?!

– Ужели! – доела кашу и сунула болтуну пустую плошку. – Ты предупреди, чтобы не всполошились, будто коней кто-то свел.

– А веревки?

– Есть. Из города привезла в тот же день.

Вместе с инструментом, что купила у мастера Кречета, я тогда же, не мешкая, по совету каменотеса прикупила полета локтей крепчайшей веревки.

Пришло урочное время.

Так привязать или эдак? Кое-что знала из веревочного дела, но до подлинных знатоков было еще далеко. Путовяз из отцовой дружины знал о веревках столько, что мне понадобится прожить десять жизней, чтобы сравняться с ним в диковинном умении. На глаз безошибочно отмерял длину и вязал узлы именно там, где было нужно. Любую поклажу стягивал так, что нести становилось удобно, нигде не соскальзывало и не расслаблялось. Вот бы сюда веревочника! Но Путовяза порубили тем злополучным днем, когда враз перестала существовать моя отчизна.

– Две веревки с одного края, – прикидывала я. – Две с другого. Потянут не продольно, а поперек.

Нет, не годится. Изваяние станет цепляться за землю всей своей шириной, и ничего хорошего не выйдет. Но, если тянуть продольно, как бревно, веревки соскользнут, ведь уцепить их не за что. Ни сучка ни задоринки. Да и откуда на камне взяться сучкам и задоринкам? Тогда… нужно сделать несколько каменных зубьев! Дело недолгое, особенно для такого опытного каменотеса, каким за эти дни стала я. Чуть за полдень все стало в наилучшем виде. Несколько зубцов и канавок топорщились на нижней части изваяния и не давали веревкам соскользнуть. Тенька встал правым крайним, рядом впрягла своего Губчика, Гарькиного Уголька и Востроуха Тычка поставила справа.

Все узды связала воедино собственным поясом и потянула на себя. Пош-ш-шли! А когда веревки натянулись и лошади расчувствовали, что им предстоит тащить, все четверо изволновались. Тенька встал на дыбы, мой Губчик все косил лиловым глазом, Уголек и Востроух коротко ржали.

– Давай, Тенька, милый, ты не узнаешь воя в красной рубахе? – меня разобрала досада. Сделать такое и споткнуться на простом! – Губчик, хороший мой, давай, поднажми!