Ледниковый период - [5]

Как и следовало ожидать, минарет сразу понял, что его раскусили, и затаился. Он поглядывал на следящего за ним человека с эдакой показной невинностью. Он не спешил, минарет. Он твердо знал, что рано или поздно усталость возьмет свое, и терпеливо ждал благоприятного момента. Что ж поделать? В отличие от минарета наш герой был всего-навсего слабой живой материей. Кроме того, — и в этом был весь ужас положения — именно теперь, когда он точно знал, что спать нельзя ни в коем случае, что от этого напрямую зависит судьба целого неба, именно теперь… старания не заснуть стоили ему совершенно неимоверных усилий. Глаза неудержимо слипались; судорожно разжимая их на последнем миллиметре перед соскальзыванием в сон, он видел минарет, насмешливо глазеющий на него черными провалами бойниц и небо, невинное, беззащитное, нетронутое… слава Богу!.. нетронутое пока небо. И он снова боролся с дремотой.

Он был велик, друзья мои, этот титан, он был велик в своем самоотверженном порыве! За это решительно следует выпить.

Наливает стакан, торжественно поднимает его.

Твое здоровье! Твое здоровье, мой дорогой, душевнобольной лох! Да упокоится твоя больная душа на этих дешевых неблагодарных небесах! Разве стоят они хотя бы минуты твоего героического бдения?

Выпивает, занюхивает рукавом, смотрит в зал.

Я вижу, тут многие завидуют. Буфет на первом этаже, ребята. Я бы вам налил, но со сцены наливать не положено, извините. Да…

Что вам сказать? Что неизбежного не произошло? Верно, иногда случаются чудеса. Так что, когда вам говорят, мол, «это неизбежно, смирись», не верьте. Избежать можно всего, даже неизбежного. Увы, перед нами не тот случай…

В одну из ночей псих из Лода обнаружил, что спит. Он спал и видел во сне минарет, знаете, как в этих фильмах про ограбления, когда пускают записанную кассету вместо реальной картинки с видеокамер, и преступники с чулками на голове уже вовсю выносят мешки с деньгами, в то время как глупая стража видит на мониторе пустой коридор и надежно запертые двери сейфа. Он понял это еще во сне и ужаснулся непоправимости случившегося. Он начал просыпаться. Он просыпался мучительно медленно, как будто всплывая с большой глубины, и на каждом метре этого долгого всплытия боялся и торопился все больше и больше. Под конец, когда сквозь толщу сна забрезжила, наконец, поверхность яви, он был уже напуган так, как не был напуган еще никогда в своей жизни бедного одинокого лоха.

Но то, что он увидел, проснувшись, было еще ужаснее. Минарет насиловал небо! Он плотно прижал его к горизонту тяжелым коленом мечети и ожесточенно двигал взад-вперед своей круглой головкой, урча и поблескивая тусклыми зелеными гляделками. А небо… небо только беспомощно дрожало всей своей бархатной черной кожей, и звезды дождем сыпались с него на равнодушную землю и с шипением гасли в грязных лужах на рыночной площади. Псих задохнулся от отчаяния. Сначала он ударил себя по лицу, но это, понятно, не помогло. Тогда он закричал что было сил. Он закричал: «помогите!» Он закричал: «помогите, насилуют!» От этого крика проснулись соседи в радиусе двух километров, но никто не пришел на помощь ни ему, ни небу. (смеется) Ага. Так оно было: он кричал, этот псих ненормальный; минарет насиловал небо; вся округа притворялась, что спит; а сатана отплясывал свой радостный сатанинский танец…

Вдруг пускается в пляс и пляшет некоторое время.

Потом останавливается и устало садится на скамейку.

Вот, собственно, и все. Полиция забрала его с улицы. Он стоял под минаретом и бил в его каменную стену своими кровавыми культями — тем, что осталось от кулаков. Он не сдавался до самого конца. Сделал все, что мог. Дай Бог каждому. (вздыхает) Я застал его уже на излете. Неизлечимый случай. Представьте себе, этот маленький человек винил себя во всех бедах этого мира. Мол, защити он тогда небо — еще неизвестно, как бы все повернулось. А так — проспал, профукал… Ага. И никак было не переубедить. Псих, что поделаешь. Видели бы вы его — лысый, глазки маленькие, зубки гниленькие; пошлый такой мещанчик из третьеразрядных делопроизводителей… а ведь поди ж ты — Машиах Бен-Давид, Христос-Спаситель.

Пауза.

Помер он в нашем дурдоме на второй месяц. Сгнил раньше собственных зубов. Хороший был лох.

Возвращается к мешкам. Вытаскивает вещи, перекладывает их из кучи в кучу. Наконец достает из мешка галстук, начинает его разглядывать.

Галстук. Странная вещь, если вдуматься. Или, наоборот, — если не вдумываться. Казалось бы — зачем лоху ходить с петлей на шее? Добро бы еще была от галстука какая-то функциональная польза… Ну, скажем, шарф — это понятно — от простуды там… или прикрыть на шее чего непотребное: синяк там или морщины… но галстук? Петля? Удавка?

Пауза.

А вот скажите мне, кто с петлей на шее ходит? Рабы, не так ли? Собаки; у них, правда, галстук именуется «ошейником», но принцип тот же. У любого несвободного существа на шее непременно должна быть петля. А иначе как же хозяину приструнить его в случае чего? А? В бытность мою лохом была у меня псина — здоровенный такой зверь из породы доберманов. Как он носился, пока молодой был! Быстрее ветра. Мог полчаса подряд на бешенной скорости описывать огромные круги. Свобода так и играла в нем, аж через край выплескивалось. Свобода, и радость жизни, и бесконечное любопытство. Я его звал Заратустрой — потому что из знакомых мне тогда существ этот пес более всех подходил под звание Сверхчеловека.