Ледниковый период - [2]

Шрифт
Интервал

Нет, этого вам не понять… во всяком случае, не всем. Наука…


Пауза.


Оттого я ненавижу, когда называют меня старьевщиком. (оглядывается) Старьевщики — это те, кто разъезжают по улицам в конных телегах на резиновом ходу, а то и просто бродят по дворам и гнусаво вопят «Альтезахен! Альтезахен!». Тьфу! Эти бессовестные твари скупают у людей тепло за бесценок. И ведь находятся глупцы, отдающие им огромные куски своей жизни. Однажды я видел, как старьевщик вышел из одной квартиры в Рамат Авиве, неся огромную связку. Я специально пошел за ним следом, чтобы получше рассмотреть. Там было три пиджака, пять женских жакетов, минимум дюжина рубашек, куча кофточек и несколько свитеров. Ну? Кто-нибудь может мне сказать, как эти несчастные думают жить дальше? У меня просто сердце разрывается от жалости, когда я об этом думаю. Забирать старые вещи у таких недотеп — это же все равно, что ограбить ребенка!


Конечно, я никогда не опускаюсь до такой низости. Я — мусорщик. Я работаю с мусорными баками, подбираю то, что не досталось старьевщикам, то, что уже выброшено, то, что и так пропадает по странной вашей самоубийственной прихоти. Хотите кончать с собой — ваше дело. В конце концов, все мы — свободные люди в свободной стране. Тут каждый волен помереть когда ему вздумается. В общем, мое дело — предупредить, а уж решать за вас — как и что… нет, это уж вы как-нибудь сами. А с меня хватит сознания исполненного долга. Вот так, господа.


(оглядывается, говорит тише) Кстати, кто-нибудь из вас замечал, какой у старьевщика взгляд? А? Никто, бьюсь об заклад — никто. И это не случайно, наивные мои друзья, это не случайно… Они никогда не смотрят на людей прямо, чтобы не спугнуть. Ведь мы для них — добыча. Зато стоит вам отвернуться… о!.. стоит вам только отвернуться… с каким злобным, жадным проворством эти глаза прыгают на вашу беззащитную спину! Как отвратительные пиявки, они присасываются к вашему бедному затылку, бродят по вашему теплому телу, как руки вампира, пьяного от вожделения… О, Боже… (закрывает лицо руками) это ужасно…


Некоторое время Мусорщик сидит неподвижно, затем вдруг срывается с места и начинает обыскивать сцену, заглядывая под скамейку, в углы и за кулисы. Затем хватает бутылку, наливает водку в стакан, пьет и занюхивает рукавом.


(облегченно) «Ариель»… Деликатный порошок, что и говорить…


Пауза.


(со значением) Я вам вот что скажу. Все люди в этом мире делятся на три категории: старьевщики, мусорщики и лохи. Вот так. Лохи — это те, кому в детстве сказали: «Открой рот, закрой глаза!», и они открыли то, закрыли это и до сих пор стоят, ждут — когда, наконец, кто-нибудь положит им в рот конфетку. Старьевщики… (оглядывается) ну про них я вам уже рассказывал. Они охотятся на лохов, тем и живут. Ну а мусорщики… эти болтаются посередке, как я, к примеру. Их тех выпали, к этим не пристали.

(смотрит в зал и безнадежно машет рукой) Ну да ладно. Все равно вас уму-разуму не научишь. Вы ведь думаете, что вы — свободные люди в свободной стране… лохи, что с вас взять.


Садится на скамейку и начинает разбирать содержимое мешков, раскладывая вещи по нескольким кучкам. Наконец вынимает одну за другой две книги.


О! Вот они!

Вообще-то я книжек не беру. Мне их хранить негде, нет у меня книжного шкафа в моем домашнем кабинете. Да… Собственно говоря, у меня и кабинета-то нету… да и скамейку эту можно считать домом лишь в очень большом приближении. Что вы на меня смотрите своими собачьими глазами потомственных лохов? Вы, видимо, думаете, что я жалуюсь. А между тем я чувствую себя превосходно, просто превосходно… хотя мне и бывает холодно временами. (яростно) Этот проклятый холод! Если бы не этот проклятый холод! Отчего это так безобразно холодно жить? Мы — как эскимосы… Мы выпадаем из материнской утробы прямо в снег, в снег и холод, на морозный ветер этой страшной ледяной пустыни, именуемой жизнью. (поспешно натягивает на себя несколько одежек)


Впрочем, с чего это я взял, что эскимосы выпадают из материнской утробы прямо в снег? Это, конечно, чушь. Наверняка они появляются на свет в своем теплом ласковом чуме, где так приятно пахнет прогорклым тюленьим жиром, дымом от очага и человеческими испарениями. Чем ребенок эскимоса отличается в этом плане от других? Ничем… Как и прочие лохи, он и понятия не имеет о холоде, что поджидает его там, снаружи.


Интересно, кстати, как у них с книжными шкафами там, в чуме? Я сильно подозреваю, что не Бог весть как. Небось ведь даже книжную полку прибить не к чему. Я со своей скамейкой нахожусь в куда лучшем положении. Нет ничего легче, чем переоборудовать скамейку в книжную полку. Смотрите. (пристраивает обе книжки стоймя на скамейке) И все дела. Уют создан. (удовлетворенно устраивается рядом) Уют — это важно. Хотя многие лохи сильно преувеличивают его важность. Это ведь всего-навсего один из многих способов согреться, не более того…


(гладит книжки) Сейчас много книжек выбрасывают, в основном — русских. Старики мало-помалу вымирают, а молодым — к чему? Даже тем, кто читать умеет. Беда с этими домашними библиотеками — только пыль собирают. Опять же при переезде — такая обуза! Да и вообще времена другие. Это раньше было: «любите книгу — источник знаний». А сейчас источники знаний — телевизор, компьютер, шмапьютер и прочие ящики для лохов. Источник знаний… Черт с ними, со знаниями; а вот как насчет тепла, господа лохи? Телевизор для вас источник тепла? Компьютер? Ха! А книжка таки да… была. Боже! Отчего люди такие дураки?


Еще от автора Алекс Тарн
Шабатон

Алекс Тарн — поэт, прозаик. Родился в 1955 году. Жил в Ленинграде, репатриировался в 1989 году. Автор нескольких книг. Стихи и проза печатались в журналах «Октябрь», «Интерпоэзия», «Иерусалимский журнал». Лауреат конкурса им. Марка Алданова (2009), государственной израильской премии имени Юрия Штерна за вклад в культуру страны (2014), премии Эрнеста Хемингуэя (2018) и др. Живет в поселении Бейт-Арье (Самария, Израиль). В «Дружбе народов» публикуется впервые.


Шабатон. Субботний год

События прошлого века, напрямую затронувшие наших дедов и прадедов, далеко не всегда были однозначными. Неспроста многие из прямых участников войн и революций редко любили делиться воспоминаниями о тех временах. Стоит ли ворошить прошлое, особенно если в нем, как в темной лесной яме, кроется клубок ядовитых змей? Именно перед такой дилеммой оказывается герой этого романа.


Девушка из JFK

Бетти живет в криминальном районе Большого Тель-Авива. Обстоятельства девушки трагичны и безнадежны: неблагополучная семья, насилие, родительское пренебрежение. Чувствуя собственное бессилие и окружающую ее несправедливость, Бетти может лишь притвориться, что ее нет, что эти ужасы происходят не с ней. Однако, когда жизнь заводит ее в тупик – она встречает Мики, родственную душу с такой же сложной судьбой. На вопрос Бетти о работе, Мики отвечает, что работает Богом, а главная героиня оказывается той, кого он все это время искал, чтобы вершить правосудие над сошедшим с ума миром.


HiM
HiM

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пепел

Вторая книга «Берлиады» — трилогии Шломо Бельского. Издана под названием «Бог не играет в кости» изд-вом «Олимп»-АСТ, 2006. Второе, исправленное издание, под названием «Пепел»: изд. «Иврус», 2008.«Пепел» — вторая книга о Берле. Под названием «Бог не играет в кости» этот роман был включен 2007 году в финальную шестерку престижной литературной премии «Русский Букер». Это книга о Катастрофе, о том неизгладимом отпечатке, который трагедия еврейского народа накладывает на всех нас, ныне живущих, об исторических параллелях и современной ответственности.Суперагент Берл получает новое задание: он должен установить, откуда поступают средства на закупку оружия и взрывчатки для арабских террористов.


Рейна, королева судьбы

Студент Ариэльского университета знакомится с девушкой, которая одержима безумной идеей изменить прошлое посредством изменения настоящего. Сюжетная линия современной реальности на шоссейных дорогах Самарии и в Иерусалиме, в Ариэле и на Храмовой горе тесно переплетается со страшными событиями Катастрофы в период румынской оккупации Транснистрии и Бессарабии.