Леди в зеркале - [29]

Марианне было пять лет, а ее сестренке всего год, когда добрая хозяйка домика умерла, оставив его в наследство семье Совиньи как благодарность за то, что они скрасили годы ее одиночества, а школа к этому времени уже приобрела устойчивую репутацию приличного заведения.

И все же денег не хватало — ученицы не могли платить много, а подрастающим детям требовалось все больше необходимых вещей. Месье Совиньи все свободное время посвящал живописи, продавая приезжим виды Монпелье, но его жена, измученная годами борьбы с нищетой, не упускала возможности попенять ему на ее загубленную жизнь.

— Бот видишь, я даже не помню, когда любовь исчезла, — закончила Джун свой рассказ.

Зато она прекрасно помнила наставления своей матери, но только через много лет поняла, насколько та оказалась права, предостерегая дочерей от необдуманного брака. И теперь, считала Джун, настало время начать внушать дочери те принципы, от которых она сама отказалась.

С того первого откровенного разговора прошло уже семь лет, и мадам Совиньи могла гордиться своими успехами воспитательницы — ее старшая дочь неукоснительно соблюдала материнские заветы. В положенное время у подрастающей барышни появились кавалеры из родственников приходящих в школу учениц, и она охотно флиртовала с каждым симпатичным мужчиной, не позволяя своему сердцу хоть сколько-нибудь потеплеть. Как бы ни были благородны и галантны французы, Марианна оставалась слишком англичанкой, чтобы верить их пылким признаниям, не подкрепленным солидным достатком.

К сожалению, денег в семье по-прежнему не хватало, и на приличное приданое могла рассчитывать только одна из девочек, да и то в отдаленном будущем. Но если Софи еще могла подождать несколько лет, Марианна скоро превратилась бы в перезрелую красотку, пополнив компанию трех школьных учительниц — сплошь старых дев из почтенных семей.

Несколько раз в неделю Марианна ходила к соседке из домика напротив — престарелой мадам Поташ — читать ей новые романы, которыми старушка увлекалась со времен своей молодости. Она всегда живо интересовалась делами соседей, и появление школы долгие годы развлекало ее, как и ее подругу, хозяйку домика, в котором Совиньи устроили школу. Когда зрение перестало позволять мадам Поташ читать или наблюдать в окошко за происходящим на улице, она пригласила для этих целей Марианну, пообещав упомянуть девушку в своем завещании. Приветливая, любезная мадемуазель Совиньи понравилась старушке, и только Марианна знала, как ненавистны ей эти часы в маленькой душной комнате, когда одну и ту же главу надо было перечитывать по три раза, так как мадам Поташ к старости утратила не только хорошее зрение, но и слух, да еще и могла вздремнуть во время чтения.

Несколько недель назад мадам Поташ скончалась во сне, оставив свой домик семье бывшей служанки, преданно ухаживавшей за ней почти пятьдесят лет, а некоторую сумму денег — как и обещала — мадемуазель Марианне Совиньи. Денег было слишком много, чтобы потратить их на безделушки и платья, и слишком мало, чтобы составить приданое.

— Милая девочка, пора бы нам как следует подумать о твоем будущем, — этот разговор состоялся у матери с дочерью не в первый раз, но только теперь он повлек за собой конкретные действия.

Мадам Совиньи привыкла полагаться на разумные суждения старшей дочери и ее помощь в школе, но настала пора отпустить ее от себя.

— Мадам Поташ любезно оставила тебе денег, — мать искренне радовалась за нее, и Марианне пришлось улыбнуться. — Конечно, по твоему лицу я вижу, что их слишком мало, чтобы сделать тебя счастливой. Но не у всякой девушки есть и эта сумма, чтобы начать подъем к вершинам успеха.

Озадаченная, Марианна сморщила чуть вздернутый носик.

— О каких вершинах вы говорите, маменька?

— Аля девушки существует только одна вершина — брак с состоятельным человеком, — назидательно произнесла мадам Совиньи, при этом лукаво подмигивая дочери.

Читатель, помнящий юную Джун Олдберри, может вопросить: «Что с ней сделала жизнь?!», но мы не станем грешить против истины и слегка утешим читателя, добавив к образу утомленной, не очень счастливой женщины несколько штрихов, в которых только и проявлялся нынче прежний веселый и легкий нрав Джун.

Марианна нечасто лицезрела мать в шутливом настроении, и увиденное ей понравилось — она на мгновение представила, как блистала бы ее матушка в салонах или даже при дворе, будь она богата.

— Но за кого я могу выйти здесь замуж? Все наши знакомые давно похоронили свои титулы в заросшей бурьяном земле своих поместий, университетские профессора и то богаче нашей знати!

— Монпелье — это еще не вся Франция, а Франция — не весь мир, дорогая, — усмехнулась Джун Совиньи. — Ты гораздо больше походишь на меня, чем на своего отца, а значит, у тебя есть еще одна родина, которая примет тебя и поможет обрести счастье и благополучие. Англия.

Это слово означало до сих пор для Марианны недосягаемую мечту. Много лет мать не заговаривала о покинутой ею стране в таком тоне. После первого откровенного разговора последовали другие, и Марианна узнала, что ее матушка несколько раз писала своим родителям, желая примириться с ними. Боясь суровости матери, юная мадам писала своему отцу, умоляя простить ее побег и оправдывая свой поступок горячей любовью, но ответ пришел от матери. Миссис Олдберри кратко сообщала, что ее муж нездоров и его не стоит беспокоить всякой чепухой. Сама она также не собирается иметь с миссис Совиньи никакого дела, памятуя о позоре, который она навлекла на своих родных и который заставил ее родную сестру мисс Энн Олдберри поспешно уехать из дома и страны, чтобы начать новую жизнь в дальних краях, где о ее бесчестной сестре никто никогда не слышал. Джун сделала еще две попытки, но на другие ее письма ответы не пришли вовсе, и она перестала если не думать, то по крайней мере говорить об Англии.