Леди в красном - [116]

Момент истины для Колина, как ни странно, наступил тогда, когда происшествие с захватом заложника было уже позади и когда он передал Гарри в руки полиции. Оглянувшись, он, к своему ужасу, осознал, что Эллис все еще в доме. С пистолетом Элкинса… и человеком, которого она хотела убить, имея на то весьма веские причины. Все ужасающие последствия этого пронеслись у Колина в голове, и его охватил ужас. Внезапно он увидел Эллис, идущую через лужайку, — ее силуэт четко прорисовывался в лунном свете. В темноте на таком расстоянии ее можно было принять за кого угодно, и на какую-то секунду ему даже показалось, что это Надин. Надин, которая живая и здоровая появляется из-под развалин башен-близнецов… как он много раз видел это во сне.

Когда Эллис наконец стало хорошо видно и он не заметил никаких свидетельств тех ужасных вещей, которые себе представлял, Колин почувствовал огромное облегчение, поняв, что ей ничего не грозит. И он понял еще кое-что: у него не хватило бы сил перенести еще одну потерю. Еще раз он уже не смог бы выбраться из пропасти…

Когда она позвонила ему на следующий день, чтобы рассказать о зяте, то, возможно, почувствовав его настроение, тоже говорила осторожно. Разговор, хотя и проходил в дружеском тоне, поддерживал впечатление утраченной связи. Если бы кто-то услышал их со стороны, то никогда бы не догадался, что когда-то они были близки.

— В какой-то мере Гарри повезло, — сказала она. — Не будь он одним из них, его бы арестовали. — Она сообщила, что вместо этого Гарри отправили в психиатрическую клинику Беллингема.

— Как он? — спросил Колин.

— Должен скоро поправиться. Он все еще очень удручен, но доктора считают, что это психоз временный.

— Что означает, что его признают пригодным для судебного разбирательства. — Колин и не заметил, как перешел на юридическую терминологию.

— Не думаю, что до этого дойдет. Конечно, нельзя рассчитывать, что его побранят и отпустят, но у Гарри много влиятельных друзей. Они из кожи вылезут, чтобы добиться для него поблажки.

— Даже если придется обзавестись врагом в лице мэра?

— Не думаю, что Оуэн представляет для нас опасность.

— Почему ты так говоришь?

— Интуиция, — помедлив секунду, ответила она.

«Что же произошло за те несколько минут, что она провела с Оуэном наедине?» — подумал Колин. Но Эллис не выразила желания рассказывать ему что-то, и он не стал на нее давить.

— Как твоя сестра? — спросил он.

— Не очень. Но держится ради детей. И я знаю, что Дениз справится. Она сильная.

— Любая семья должна через это пройти, — сказал он. И она с пониманием улыбнулась.

Повесив трубку, Колин задумался о своей семье. Как долго они не говорили друг другу ничего по-настоящему важного? Когда он был в реабилитационном центре, родители и брат исправно приходили на семейную неделю, но никто из них не пожелал взять на себя ответственность за его падение. В периоды его запоев любому, кто намекал, что у Колина проблемы, мать непреклонно заявляла, что с ее сыном все в порядке и что новая жена ничего не изменит. А отец всегда был готов налить ему еще стаканчик и приводил в пример Патрика, который в пятницу вечером мог выпить пива больше, чем любой другой мужчина, однако не позволял этому пристрастию влиять на свою жизнь. И только когда Колин докатился до самого дна, они наконец признали, что их сын алкоголик. Но сейчас, когда он не пил, они говорили об этом в прошедшем времени, словно алкоголизм был излечимой болезнью, вроде менингита.

Он не винил их. Видит Бог, им тоже пришлось нелегко. Кроме того, у них были собственные проблемы. Его бабушка, например. Марма, как звал ее в детстве Патрик, когда не мог выговорить ее полное имя Марта, была настоящим испытанием. Долгие годы кому-то из родителей приходилось бегать к ней минимум один раз в день — то по одному, то по другому поводу. Немного легче стало, когда бабушка переехала в дом престарелых, но и там она не отказалась от роли мученицы и ни один визит к ней не проходил без долгой череды жалоб.

Колин знал, что давно должен был ей позвонить, и через несколько минут, услышав на автоответчике голос матери, которая напоминала, что завтра у Мармы день рождения, девяностый по счету, почувствовал себя еще более виноватым. В последнее время он был так поглощен своими мыслями, что совершенно об этом забыл. Он сразу же перезвонил матери.

— Я хотела бы, чтобы ты был с нами, — сказала она, когда после стандартных любезностей зашел разговор о дне рождения бабушки. — Для Мармы это значит очень много. Мы устраиваем небольшую вечеринку. Я приготовлю ее любимые блюда.

— Я тоже хотел бы быть с вами, — солгал Колин.

На другом конце послышался вздох:

— Кто знает, сколько дней рождения у нее еще будет?

Колин засмеялся.

— Ты начинаешь говорить, как Марма.

Мать откликнулась:

— Правда? О господи! Должно быть, я переняла это от нее.

— Не переживай насчет Мармы. Она крепкий орешек.

— Не стану спорить. — Она усмехнулась. — На самом деле, Колин, ничего с тобой не случится, если ты приедешь. Дело не только в Марме. Мы все скучаем по тебе.

— Я знаю, мама, — вздохнув, сказал он.

Он тоже по-своему скучал по ним. И в то же время одна только мысль о доме его детства в Квинсе — с небольшим куском газона, который только льстивый риэлтор мог назвать двором, со стенами, пропитанными запахом каждого блюда, которое готовилось в нем за последние три десятилетия, — навевала на него глубочайшую тоску.