Леди никогда не лжет - [46]

.

— Вовсе нет, — сказал Финн и начал убирать со стола посуду. — Леди Морли как раз собиралась уходить.

Он вздрогнул, вспомнив, как касался кончиками пальцев маленьких костяных пуговиц на ее платье, и подумал, как легко было бы их расстегнуть.

— Не сомневаюсь, — ответил Дельмонико и сразу переключился на другую тему: — За последние месяцы вы достигли больших успехов. Полагаю, вас можно поздравить.

— Но не таких, как вы, если судить по слухам. — Ее мягкие губы касались его губ, а язык… Он отнес посуду в мойку и чуть помедлил, прежде чем повернуться к итальянцу. — О вас много пишут в газетах.

Дельмонико безразлично пожал плечами:

— Это все мои друзья. Это же Рим. У меня много друзей, и они не умеют сдерживать свой энтузиазм. Вы правильно поступили, мой друг, спрятавшись здесь, в глуши.

— Ну, не так уж надежно я спрятался. — Финн присел на край стола. Ее руки, обнимающие его за шею, нежные пальцы, касающиеся его кожи, низкий грудной голос, произносящий его имя. — Вы, по-моему, легко меня нашли.

Дельмонико довольно улыбнулся:

— У нас есть общие знакомые. Я направлялся во Флоренцию и решил, что непременно должен навестить по пути своего друга Берка.

— Вряд ли это было вам по пути. Скорее, наоборот. Вам пришлось совершить изрядный крюк. — Ее пышные груди, прижимающиеся к его груди. Они такие округлые и мягкие, и даже слишком большие, по его экспертному суждению, для одной руки: ему следовало использовать обе, и еще рот… — Поэтому я особенно польщен.

— Ради удовольствия встретиться с вами я согласен на любые неприятности, — заверил Дельмонико, еще раз взглянул на автомобиль и кивнул: — Хорошая машина. Возможно, вы сможете переубедить меня Относительно электромотора. Жду вас в июле.

— С нетерпением жду встречи, — сказал Финн и выпрямился. — Вы знаете, как выйти обратно на дорогу?

— О да, не беспокойтесь, — ответил Дельмонико и с улыбкой постучал себя пальцем по лбу. — Я прекрасно ориентируюсь. К тому же ваш садовник подробно объяснил мне, как вас найти.

— Джакомо? Ну, конечно. Я обязательно должен найти его, поблагодарить и извиниться за беспокойство. Сегодня утром он направил ко мне целый легион помощников.

Почувствовала ли она, как затвердела его плоть, прижимающаяся к ней? Хорошо, что на нем был халат, а на ней — платье, юбки и все такое.

Губы Дельмонико скривились в усмешке.

— Возможно, он считает, что вам здесь одиноко.

— Не сомневаюсь.

На ней был тот же корсет, который она носила в марте, когда он имел возможность созерцать тонкие белые кружева, едва прикрывающие грудь…

— Но я вижу, что мыслями вы где-то очень далеко отсюда, — сказал Дельмонико и надел шляпу. — Насколько я понимаю, вы думаете об электрической батарее. Желаю вам с ней удачи.

Финн усмехнулся:

— Но не слишком большой, разумеется.

— Ха-ха! Вы все правильно поняли.

«Финн, милый, чудесный Финн».

Неужели она на самом деле так думает?

Он проводил Дельмонико до двери, пожал ему руку и попрощался. Когда итальянец удалился на приличное расстояние — дошел до виноградника, Берк закрыл дверь. Несколько мгновений он стоял, прислонившись спиной к двери и прислушиваясь к громкому шелесту листвы. Солнечный день клонился к тихому вечеру.

Наконец-то он один. Только теперь он не одинок. Рассеянно скользя взглядом по мастерской, он везде видел ее: под машиной, в буфете, у стола. Он представил ее, стоящей в середине комнаты и устремившей на него такой взгляд, словно в его распоряжении был ключ к тайнам мироздания, и закрыл глаза.

Она целуется как парижская танцовщица.

Финн никогда не встречал подобных женщин. Он вообще редко общался с представительницами прекрасного пола. Одинокий юнец, ненавидевший клише, избегал тесного общения с молочницами и потому сохранил целомудрие до середины своего первого года пребывания в Кембридже. Там он встретил богемную интеллектуалку — женщину из Гертон-Колледжа, которая курила длинные сигареты и игнорировала стандарты нравственного поведения. Она показалась ему воплощением чувственной женственности. Пара месяцев общения с ней привила ему стойкое отвращение и к курению, и к богемным интеллектуалкам.

В его жизни было еще несколько женщин — покладистая вдова, муж которой был университетским профессором, и склонная к нимфомании владелица кембриджского паба, в который он привык захаживать. Общение с последней отвратило его от нимфоманок, но, к счастью, не от пабов. В отношениях с этими женщинами сердце не участвовало.

Финн не был монахом, но не был и распутником. До недавнего времени он всегда умел контролировать свои сексуальные желания. Даже во взрывоопасные пятнадцать лет, неожиданно увидев прямо перед носом огромные обнаженные груди молочницы, он сумел (приложив героические усилия) уйти и успокоиться. Он никогда не вступал в случайные связи, никогда не просыпался утром в чужой постели, ненавидя самого себя. В общем, что касается его отношений с женщинами, он мог спокойно оглядываться назад, осознавая, что ему не в чем себя упрекнуть.

Так было раньше.

Его взгляд устремился на длинный стол у стены и остановился на вскрытом конверте. Он прочитал письмо матери накануне вечером, когда собирался идти в замок ужинать. Тогда уже совсем стемнело и только маленькая лампа отбрасывала тусклый свет на выщербленную деревянную столешницу, в центре которой стояла батарея, а вокруг были разбросаны провода и инструменты.