Леди, лёд и пули - [30]

– Мистер Панталон! – воскликнула Эйлин и рассмеялась. У нее было отличное настроение после задержания преступника, и ей хотелось, чтобы Клинг не сидел как дохлятина, а принял участие в их маленьком празднике.

– Итак, я посмотрел в окно, – сказал Уиллис.

– Бара?

– Нет, прачечной. И вижу: все спокойно. Ты сидишь рядом с женщиной, которая читает журнал.

Другая женщина втаскивает в прачечную семь тонн белья. Я решил, что в ближайшие две-три минуты ты будешь в безопасности, а я тем временем загляну в бар, улажу это дело с ножом. Главное – я считал, что Трусоватый уже не появится. Итак, я вхожу в бар, а там такая дама в очках, волосы у нее зачесаны наверх, хорошо одетая, из среднего класса, рядом лежит «дипломат». В общем, выглядит как юрист или бухгалтер, которая зашла в бар пропустить стаканчик по дороге домой. Только в руке у нее здоровенный кнопочный нож, и она размахивает им перед собой, аж воздух свистит. Во-первых, удивительно, что с ножом – дама. Во-вторых, странно, что балуется она с игрушкой, которая не является типичным дамским оружием. Ну и, конечно, у меня нет желания получить ножевое ранение, – сказал Уиллис.

– Конечно, – согласилась Эйлин.

– Конечно, – сказал Уиллис. – Тут мне приходит в голову, что не худо бы проверить, как твои дела, не появился ли Трусоватый. Но в бар обратно возвращается тот парень, что кричал на улице: «Полиция, полиция!» И говорит той психованной даме со стилетом: «Я предупреждал тебя, Грейс, этот человек из полиции». И отсюда следует, что мне придется поддерживать закон и порядок. Хотя настроения такого у меня совсем нет.

– И что же ты делал дальше? – спросила Эйлин.

Она действительно заинтересовалась. Ей никогда не приходилось сталкиваться с женщиной, у которой в руках было бы опасное оружие. Эйлин специализировалась по мужчинам. Обыкновенно она направляла пистолет в пах насильнику. Сегодня она приставила дуло к шее, в самую ложбинку под кадыком. Ствол оставил там ссадину, она заметила эту ссадину, когда надевала наручники. Но как отобрать нож у агрессивной женщины? Ее ведь не испугаешь угрозой выстрелить в пах!

– Я подошел к ней и сказал: «Грейс, у вас отличный ножик. Дайте его мне, пожалуйста».

– Это была ошибка, – сказала Эйлин. – Она ведь могла на самом деле пырнуть.

– Но не пырнула, – сказал Уиллис. – Вместо этого она повернулась к тому парню, который выбежал из бара...

– Который кричал: «Полиция, полиция!»?

– Да, и сказала: «Гарри – или как его звали, – зачем ты меня обманываешь?», разрыдалась и нож отдала не мне, а бармену, и Гарри обнял ее...

– Извините, – сказал Клинг, встал и вышел из комнаты детективов.

– О Господи! – сказал Уиллис.

– Что такое? – спросила Эйлин.

– Я забыл, – сказал Уиллис. – Он, наверное, думает, что я рассказал эту историю нарочно. Я, пожалуй, пойду поговорю с ним. Извините. Эйлин, прости.

– Конечно, – удивленно сказала она, провожая глазами Уиллиса. Она чего-то не понимала в мужчинах, с которыми работала бок о бок. Никогда. Она взяла еще кусочек пиццы. Холодный. Жаль, что ей так и не удалось рассказать о своем мужестве, решительности и ловкости в прачечной.

* * *

И всегда, когда он не мог заснуть, Карелла думал о Клинге. Пытался представить себе, что Клинг делает в эту минуту. И, чтобы выбросить Клинга из головы, он снова принимался думать о расследовании – любого дела. Он всегда работал над каким-нибудь делом, которое медленно сводило его с ума. И когда он не мог найти ниточку, ведущую к раскрытию преступления, изучая и анализируя его со всех сторон, когда он бесплодно бился над очередной загадкой, то принимался опять думать о Клинге, надеяться, что тот не станет, как говорили в 87-м участке, грызть свое табельное оружие.

Такую вероятность исключать не следовало.

Карелла работал вторым детективом уже несколько лет, когда познакомился с Клингом. Если точнее, то до этого у них было шапочное знакомство: в ту пору Клинг работал патрульным. Когда Клинг получил повышение до детектива (самого младшего в команде), Карелла сразу проникся к нему симпатией. Клинг обладал такой внутренней порядочностью, которая сразу располагала к себе людей, и в его присутствии они рассказывали то, что другому полицейскому не рассказали бы.

Работа в участке могла искалечить душу. Все ваши высокие идеалы, с которыми вы взялись за поддержание закона и порядка, постепенно превращались в удел прошлого, сталкиваясь с реальностью.Вы понимали, что участвуете в настоящей войне,где хорошие парни воюют против плохих парней. А война оставляет раны, и не только на теле.

Да, работа в полиции наложила свой отпечаток на Клинга тоже. Только такой человек, как Энди Паркер, мог не волноваться на работе, потому что он не принимал ничего близко к сердцу. Паркер был самым плохим полицейским в участке, а может быть, и во всем городе. У Паркера было простое кредо: нельзя утонуть, если не заходить в воду. Может быть, когда-то в молодости у Паркера были идеалы, но в ту пору Карелла не был с ним знаком. Он видел только человека, который никогда не «входил в воду».

Работа в полиции затрагивала Клинга в той же степени, что и других. Но не работа в полиции заставляла Кареллу волноваться о том, что Клинг однажды начнет грызть свой табельный пистолет. Он волновался по поводу женщин Клинга: Клингу не везло с женщинами.