Лед и вода, вода и лед - [39]
Оо!
Наслаждение веером расходится по телу. Сюсанна закрывает глаза. Надо же, как ей на самом деле хотелось курить! Восемь долгих лет она ходила с этой жаждой и даже не подозревала о ней.
— Решительный, — произносит мужчина рядом с ней.
— Что?
София, это должна быть София, это она, хоть Сюсанна ее и не видит. Надо затянуться еще раз с закрытыми глазами. А потом она возьмет в баре бокал вина.
— Резолют. Это значит «Решительный».
Мартин. Сюсанна открывает глаза и смотрит на него. Он красив. Оливковая кожа. Карие глаза. София перехватывает ее взгляд:
— Что с вами?
— Ничего. Просто я восемь лет не курила.
Она закрывает глаза и затягивается в третий раз. Ощущение меняется: наслаждение глубже, но от вкуса табака во рту ощущается легкая тошнота и тут же перемещается в желудок. Ладно, ничего страшного.
— Правда?
Мужчина рядом с ней кладет руку на диванную спинку у нее за спиной. Пусть. Почему бы и нет?
— Правда.
— Господи, если бы я знал, то…
Она открывает глаза и чуть улыбается ему:
— Не беспокойтесь. Я эту выкурю — и все.
— Точно?
— Точно. Ну, может, еще одну.
Он посмеивается и покачивает головой. Сюсанна улыбается шире. Где-то в глубине души крошечная женщина, сидящая на корточках, уже поднимается в знак протеста. Курение убивает! Сюсанна дает ей пинка, так что та летит вверх тормашками. Ну убивает, и что с того? Мы ведь идем навстречу смерти, как и шли, и если от единственной сигареты чувствуешь такую легкость и такое счастье, забываешь самое себя и собственную жизнь, то насколько счастливее можно стать, выкурив двадцать?
— Кому-нибудь чего-нибудь принести?
Это Винсент, он приподнялся и тянется за своей пустой пивной кружкой.
— Да, — говорит Сюсанна. — Бокал белого вина.
Когда он ушел, наступило молчание, и это хорошо.
Телу нужно время, чтобы насладиться, оно теперь совершенно расслаблено, кожа мягкая, как разношенная перчатка, мышцы тяжелые и теплые, наполненные кровью. Она откидывается назад, теперь ее затылок покоится на руке незнакомого мужчины. Мелькает мысль — кто-то заходит в мою каюту. Может, это он? — но Сюсанна присматривается к ней без страха. А если и так? Что она может сделать?
— Прошу. — Винсент ставит перед ней бокал. Она выпрямляется.
— Вы ведь на мой счет записали, надеюсь?
— Конечно. Не беспокойтесь.
Она молча кивает и поднимает бокал, обводя курилку взглядом, пока пьет. Оба парня из машинного совсем заснули, они сидят, склонив головы набок и симметрично уронив руку вниз вдоль свободного края кресла. Американцы молча курят. Мартин и София пытаются выбраться из своего кресла, она разглядывает их, досасывая остаток сигареты, потом поднимает руку в молчаливом приветствии.
— О, — говорит она, протягивая руку, чтобы загасить окурок, — а я и не подозревала…
Мужчина рядом с ней курил медленнее, но он повторяет ее движение и гасит свою наполовину выкуренную сигарету. Теперь он серьезен.
— Не подозревали о чем?
— Что мне так хотелось курить.
— Знал бы я, то никогда бы…
Она чуть отодвигается, добавляя к расстоянию между ними еще дециметр.
— Меня и раньше сигаретами угощали. Но тогда я отказывалась. А теперь взяла.
Становится тихо, они сидят не шевелясь рядом на диване. Его левая рука по-прежнему лежит позади Сюсанны, но Сюсанна больше не облокачивается на нее, она чуть повернулась в сторону и разглядывает его. Профиль грубый, нос широкий и курносый, подбородок округлый и решительный. Поначалу он не замечает ее взгляда, просто молча сидит, уставившись в пространство. Но стоило ей чуть шевельнуться, как он поворачивается и устремляет глаза на нее и рассматривает так долго, что она под конец отворачивается.
— Пошли на палубу? — предлагает он.
Снаружи — ночь. Серый сумрак летней полярной ночи. Они медленно обходят судно, застегнув молнии курток почти до подбородка и засунув руки глубоко в карманы. Здесь очень тихо, если не считать обрывков мелодии, время от времени долетающих из бара.
Теперь она знает, как его зовут. Йон Нурдстрём. Когда она заходила за курткой в каюту, то заглянула в «портретную галерею», которую в свое время аккуратно убрала в папку со сведениями о судне, выданную всем участникам экспедиции, и вот он пожалуйста. Йон Нурдстрём. Профессор Гётеборгского университета. На два года моложе ее.
Они шагают в такт, хоть и в полуметре друг от друга. Их резиновые подошвы глухо шлепают о палубу. Куртки шелестят, когда рукава задевают о полы.
— Мне кажется, что я вас почти что знаю, — вдруг произносит Йон.
Сюсанна поворачивается к нему и разглядывает его профиль. Ему бы постричься, густые белые волосы топорщатся над воротником.
— Правда?
Он кидает взгляд в ее сторону и улыбается:
— Я люблю детективы.
Ага. Она кивает.
— Тогда понятно.
— Особенно ваши.
Она улыбается любезнейшей из своих улыбок. Профессиональной улыбкой.
— Спасибо. Как приятно слышать!
Снова молчание. Что бы такое сказать? Она прокашливается:
— А вы сами что?
Он не отвечает, какое-то время они идут рядом молча.
— Написали бы лучше что-нибудь другое, — вдруг говорит Йон.
Сюсанна резко останавливается, делает вдох и снова принимается идти.
