Лебединая стая - [84]

— Гоните его, он уже давно продался им! И хотя имелся в виду не козел, а его хозяин, все ненавидящие взгляды устремились на голодное и невинное животное, пришедшее сюда в надежде на самый лучший прием.

«За что?» — оторопевший козел (как известно, очень склонный к размышлениям) задумался и за эту свою неосторожность был жестоко наказан Даньком Соколюком.

Данько прибыл на мельницу с Парфеной. У нее не было оснований остерегаться встречи с козлом, но, увидя рогатого, она вскрикнула и закрыла глаза руками, а Данько сорвался с места, подбежал к козлу и хватил его кулаком меж глаз. Это было так неожиданно для Фабиана, который издавна считал Данька своим покровителем, что он от изумления только вытаращил глаза и упал без памяти, после чего его схватили за ноги и безжалостно вышвырнули наружу. Бог знает, сколько времени козел пролежал у ветряка, но когда он очнулся, а очнулся он только потому, что невероятно замерз, то увидел над собой небо с вымерзшими звездами, запертые ветряки и дорогу в село, выбитую санями и лошадьми, а еще услышал тишину, странную и загадочную, от которой сразу же утих шум в голове. Он понял, что его бросили здесь на произвол судьбы, встал и заскрипел по насту к дому.

Левко Хоробрый, верно, хорошо поужинал, потому что досыпал посреди комнаты на чумарке Бонифация, обутый, нераздетый, шапка лежала сбоку, а в ней грелась мышь, может быть, единственная мышь в этом голодном царстве. Когда козел ночевал дома, она любила греться возле него. Фабиан постоял некоторое время возле хозяина, надеясь, что тот проснется от самого его дыхания, но это была тщетная надежда. Тогда козел предпринял более решительные меры. Он толкнул философа рогами сперва легонько, деликатно, а потом и бесцеремонно. Это помогло. Левко Хоробрый вскочил, перепугав мышь, которая выпрыгнула из шапки и шмыгнула под холодную печь, и вытаращился на козла.

— Где ты ходишь, негодный? Я из-за тебя очки потерял.

Фабиан вздохнул, усмехнулся в бородку, все это было ему давно знакомо. Когда хозяин терял очки, которые, впрочем, потом всегда находились, он обвинял в этом козла, словно у того не было более важных обязанностей, чем стеречь эти проклятые очки.

Потом философ снова прилег и быстро заснул, он знал, что некоторое время обойдется и без очков, пользуясь чудесными глазами Фабиана-четвероногого, который в таких случаях принимал на себя обязанности поводыря.

Так оно и было. Как только рассвело и настало время идти на праздник, Левко Хоробрый умылся, привел себя в порядок, почистил сапоги, разбудил козла и, взявшись за рог, с напускной важностью двинулся к кресту, куда уже начали стекаться вавилоняне.

Первыми прибыли к кресту стрелки, человек двадцать — двадцать пять. Они толпились вокруг Петра Джуры, которого выбрали старшим. Ружей было немного — у самого Джуры, у Раденьких, у Данька Соколюка (отличная Бубелина тулка), у Сазона Лободы, у Матвия Гусака, то все обрезы, самопалы, пугачи. Пав-люки притащили пушку не пушку, а что-то похожее на нее, огромное и неуклюжее, оно лежало на возке от плуга, жерло было забито порохом и паклей, а чтобы возок после выстрела не пошел кубарем по пруду, его собирались как следует закрепить. Собственно, этим и были заняты младшие Павлюки, пока старший осматривал ружья, примеряя каждое к своему плечу.

Ждали народ и еще ждали батюшку, С тех пор как в Вавилоне сожгли церковь и умер отец Сошка, батюшек привозят из других приходов. На этот раз уговорили глинского батюшку, за ним послали одного из Скоромных, у него лошади попрытче. Вот и ждали отца Селивантия, которому предстояло освятить воду, взять за это червонец и на свежих лошадях отправиться в свой храм, потому что и там ведь крещение.

Народ стекался к пруду несколькими рукавами, все несли с собою печеное и вареное, несли водку в бутылях, чтобы здесь опорожнить их и наполнить святой водой, которую потом продержат до следующего крещения.

Козел любил этот праздник за пальбу и за игрища, которые начинались сразу же после водосвятия. Под шумок он отлично завтракал кутьей и другими деликатесами, которые потом снились ему много дней, когда он жил впроголодь. Очутившись у креста, Фабиан отпустил козла, и тот сразу же пошел к стрелкам, которые встретили его весьма подозрительно. Чудо из чудес, ведь большинство из них видело его этой ночью возле ветряка убитым! А Соколюк даже опешил от такой встречи, еще бы, козел узнал его и смотрел на Данька явно с повышенным интересом. Данько сплюнул, отошел в сторону, верно, хотел замешаться в толпу, но козел под хохот стрелков двинулся за ним. Тогда Данько остановился, снял с плеча ружье и замахнулся на козла прикладом.

— Чего ты?

Козел опустил глаза, поник, ему не хотелось умирать вторично, да еще сегодня, в такой благодатный день, он оставил Соколюка и пошел к женщинам упиваться запахами кутьи в обливных горшках. Среди женщин оказалось немало беременных, они сразу напомнили о себе, и козлу пришлось податься в другую сторону — к богомольным вавилонским старухам, которые давно уже пытались обратить козла в свою веру, потому что при его появлении всегда крестились и шептали молитву: «Господи, укроти дьявола, пошли душе нашей мир и упокоение…» Здесь козел и остался до начала водосвятия, в меру торжественный и благочестивый.