Лебединая песня. Любовь покоится в крови - [69]

Директор нахмурил брови и затянулся трубкой.

— Филпотс, ответственный за крикет. Уимс, музыка. Солтмарш, кадеты. Матисон, киноклуб. Дю Канн, приглашенные лекторы. Питеркин, экзамены. Стаут, капеллан, — церковные службы. Мортон, бассейн. Лэмб, гребля.

— Спасибо, сэр. Кто-нибудь из них отсутствовал на встрече?

— Нет. Полная явка.

— Они ушли вместе?

— Да, всей компанией. Разумеется, ничто не мешало им разойтись на улице. Но я был слишком рад от них избавиться, чтобы думать о подобном.

— И после этого вы оставались в кабинете вдвоем с секретарем, пока не узнали о том, что произошло?

— Именно так.

— В это время намечались еще какие-нибудь официальные мероприятия?

— Нет. Зато много неофициальных. Вечер накануне актового дня — время вечеринок.

— Ясно. — Суперинтендант закрыл блокнот и убрал его в карман. — Это нам поможет. Мы постараемся составить список тех, у кого нет алиби на указанный период — с десяти до одиннадцати часов вечера. Затем мы выясним, как долго мистер Сомерс работал над отчетами, и еще больше сузим область поиска.

— Значит, вы уверены, что эта история не могла быть делом рук кого-нибудь… со стороны?

— Мы ни в чем не можем быть уверены, сэр, — ответил Стэгг официальным тоном, исключавшим дальнейшие вопросы, — пока не соберем достаточно сведений. Да, еще один момент: я хотел бы услышать ваше личное мнение о надежности школьного привратника, Уэллса, и мистера Этериджа.

Директор с удивлением посмотрел на него.

— По-моему, им вполне можно доверять. Уэллс работает в школе более двадцати лет. У него вздорный характер, но он честный человек. Что касается Этериджа, тут сложнее. Любит совать нос в чужие дела, но я никогда не слышал от него ни слова лжи. Впрочем, если я ему и доверяю, то на том шатком основании, что он любит думать, читать и говорить и поэтому не станет всерьез заниматься тем, что выходит за рамки его повседневных потребностей вроде сна, одежды и еды. Не знаю, понятно ли я выразился…

Он не успел прояснить свою мысль, потому что стоявший у окна Фен провозгласил:

— Делегации прибыли!

Директор и Стэгг присоединились к профессору.

На плацу у Дома Хаббарда собралась толпа учителей, к которой примыкали все новые группы. Белые капюшоны бакалавров, красные накидки магистров, разноцветные пятна бутоньерок, пламенные одеяния двух-трех докторов — все это вспыхивало сочными мазками на фоне коричневой брусчатки и зеленого плюща, сияя и колеблясь на ярком солнце. Остальная часть площади тоже кипела жизнью. Бесчисленные автомобили парковались на посыпанной гравием стоянке и по обочинам дороги. Ученики валили со всех сторон большими толпами, приветствуя своих родных и помогая им сориентироваться среди оглушительного гомона и толкотни. Мистер Филпотс мчался через двор одиннадцатого класса в длинной мантии, развевавшейся подобно флагу. И везде были родители: скромные, тихие, агрессивные, хмурые, встревоженные, подавленные, возбужденные. Гигантское сборище людей, все больше бурлившее и разраставшееся под голубым небом. «И ради чего?» — спросил себя директор. Уж точно не для собственного удовольствия. И даже не для удовольствия своих детей. Но все же во всей этой картине было нечто величественное и будоражащее кровь, некое грандиозное великолепие, заражавшее энергией даже самого директора, который долго смотрел на площадь из широкого окна.

— Почти без четверти, — весело заметил он. — Мне пора. Вы пойдете со мной, суперинтендант?

— Нет, сэр, нет необходимости.

— Хорошо. Но имейте в виду — с этой минуты я весь в делах. — Он произнес это почти с удовольствием.

— Я постараюсь действовать незаметно, — заверил Стэгг, — а если случится что-нибудь важное, найду способ вам сообщить.

— А вы, Джервейс? Идете?

— Да, — кивнул Фен. — Увидимся через десять минут! — бросил он Стэггу.

— Гэлбрейт! — позвал директор, и секретарь немедленно появился в дверях. — Пойдемте со мной и захватите свои записи, чтобы проверить всех по списку.

— Я уже лично позвонил каждому, сэр.

— Прекрасно. Но все равно идемте.

Директор приблизился к вазе с розами, выбрал подходящий бутон, отломил его от стебля и вдел в петлицу Стэгга.

— Это покровительственная окраска, — объяснил он. — Теперь вы сможете сойти за родителя.

Затем он взял свою профессорскую шапочку и нахлобучил ее себе на голову.

— Все готовы? Тогда вперед.

Директор энергично шагал через плац к Дому Хаббарда. Фен и Гэлбрейт следовали за ним с двух сторон, словно рыбы-лоцманы, сопровождавшие акулу. Ученики здоровались, отцы приподнимали шляпы, матери улыбались и кивали. Директор отвечал всем доброжелательной улыбкой. Профессор, хотя его и уговорили избавиться от галстука с русалками, выглядел по-праздничному щеголеватым и нарядным.

— Все подумают, будто вы лорд Уошбертон, — заметил директор.

— Всегда хотел им быть, — отозвался Фен.

Преподаватели, увидев приближение начальства, стали заходить в дом. Их троица тоже подошла к дверям, и в этот момент часы на башне пробили три четверти.

Через несколько минут все собрались в классной комнате, той самой, где накануне Фен дал свой импровизированный урок. Тридцать с лишним мужчин разных возрастов расселись по столам и подоконникам, перебрасываясь короткими фразами и с любопытством ожидая, что произойдет дальше. Фен и Гэлбрейт пристроились в дверях. Директор, приглушив свой праздничный пыл ради серьезности момента, направился к кафедре.