Лебединая песня. Любовь покоится в крови - [70]

— Джентльмены, — громко произнес он, и присутствующие сразу замолчали. — Простите, что устроил внеплановую встречу, но для этого есть веские причины. Полагаю, вы уже заметили, что среди нас нет Сомерса и Лава. С прискорбием должен сообщить, что оба мертвы и обстоятельства их смерти указывают на убийство.

По классу пролетел тихий вздох, но никто не сказал ни слова. Директор, быстро оглядев собравшихся, продолжил:

— Сомерс скончался вчера вечером в учительской. В настоящий момент комната закрыта, но у входа стоит полицейский в штатском, и вы можете к нему обратиться, если вам понадобится что-нибудь забрать. Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к временному неудобству и окажете всемерное содействие полиции.

Он выдержал паузу. В комнате царила тишина. Слышалось лишь тихое шуршание карандаша коротышки Гэлбрейта, который привстал на цыпочки, чтобы сосчитать присутствующих.

— Далее, — сказал директор, — полиция предупредила меня, что в течение дня каждого из вас могут допросить. Поскольку они любезно согласились действовать тихо и без шума, прошу вас также избегать данной темы в разговорах между собой или с кем-нибудь другим. Уверен, вы прекрасно понимаете, какой ущерб подобные слухи могут нанести нашей сегодняшней программе. Мы обязаны защищать интересы школы, и, конечно, нет ничего бездушного или аморального в том, чтобы воздержаться от обсуждения трагедии на несколько часов, пока она не станет достоянием общественности. Прошу вести себя так, будто ничего не случилось, несмотря на ваши личные чувства. Это все, джентльмены. Вероятно, вас интересуют подробности, но пока я не могу сказать вам больше. Разумеется, вечером вы обо всем узнаете. А пока давайте не будем омрачать наш общий праздник.

Он жестом показал, что они свободны, и после секунды колебания вперед выступил Питеркин, помощник учителя.

— Полагаю, сэр, я выражу общее мнение, заверив вас, что мы сделаем все, чтобы… выполнить ваше пожелание.

Это неуклюжее заявление было встречено одобрительным гулом. Затем учителя стали медленно и молча расходиться. Фен многое бы отдал, чтобы прочитать их мысли. Он присоединился к директору.

— Все на месте, сэр, — сообщил Гэлбрейт.

— Отлично, — ответил директор. — С этим мы, слава богу, покончили. А теперь служба.

Они вышли из Дома Хаббарда в тот момент, когда ударили колокола и к часовне потянулись священники. Люди на площади развернулись в их сторону и шумной толпой двинулись следом. Стэггу, который стоял у входа, приподняв лацкан пиджака, чтобы лучше вдыхать аромат желтой розы, доложили о результатах встречи. Гэлбрейт покинул их компанию и поспешил обратно в директорский кабинет.

— Ну, что теперь? — спросил Фен.

— Пожалуй, я осмотрю учительскую, пока там никого нет, — ответил суперинтендант.

— Тогда я отправлюсь пока на службу, и мы встретимся позднее.

— Хорошо, сэр. А потом я собираюсь заняться комнатами мистера Сомерса. Если хотите присоединиться…

— Я к вам подойду, — пообещал Фен.

Он проводил директора до часовни, и еще некоторое время ждал на крыльце, наблюдая за прибывавшей толпой, пока умолкшие колокола не уведомили о том, что можно заходить внутрь. Билета у Фена не было, но он уговорил Уэллса пропустить его на одну из галерей и всю службу простоял у перил, с любопытством глядя на необычное волнение в рядах стоявших внизу учителей. Школьный хор, облаченный в красные и белые одежды, торжественно прошествовал через зал с капелланом и директором. Ученики с чувством пропели положенные гимны и молитвы. Директор произнес расплывчатую речь, равно пригодную для педсовета и церковной службы, а «Иерусалим» сэра Пэрри достойно завершил мероприятие.

Когда действие подходило к концу, Фен потихоньку выскользнул на улицу и, закурив, направился через пустой плац к Дому Хаббарда. В просветы деревьев голубела река с одиноким лебедем, который с царственным достоинством окунал в воду голову и клюв, словно разборчивый гурман, опускающий ложечку в чашку с кофе. Необозримое море зелени, изумрудно-яркое на фоне вытоптанных спортплощадок, обозначало место, где находилось поле для крикета, а от раскаленного солнцем асфальта поднимался тяжелый жар. В тени дерева, растянувшись, лежал Винни-Пух, и птичка на ветке смотрела на него с безразличием уличного мальчишки. Где-то высоко в небе монотонно журчал невидимый жаворонок. На стеклах и крышах припаркованных машин ослепительно сияли солнечные блики. Подойдя к Дому Хаббарда, Фен обернулся и увидел, как из дверей часовни, словно струя медленно расползавшегося дыма, вытекает огромная толпа. Часы пробили половину.

Внутри дома Стэгг, раскрасневшийся и испачканный в пыли, все еще работал в учительской комнате. Он хмуро сообщил, что не нашел ничего интересного и ему надо осмотреть несколько классов в нижнем этаже. Фен ограничился тем, что выразил сочувствие, и опять вышел на улицу. После службы ученики временно расстались со своими родственниками и разошлись по пансионам, чтобы переодеться к следующему действию. Директор со светской любезностью переходил от одной группы к другой. Вчерашние выпускники с независимым видом расхаживали по площадке, дымя трубками и стараясь подавить инстинктивное почтение к своим бывшим наставникам и учителям. Возвращение школьников в белых фуфайках, синих шортах и красных кроссовках возвестило о начале представления. Военный оркестр, сверкая начищенными инструментами, устроился на трибуне стадиона. Вокруг поля для крикета собралась толпа зрителей, состоявшая из родителей, учителей, выпускников и обслуживающего персонала. Ученики выстроились на траве в ровные ряды. Майор Персиваль, командующий кадетским корпусом и по совместительству инструктор по гимнастике, взгромоздился с мегафоном на стремянку и оглядел строй. Часы пробили без четверти одиннадцать. «Смирно!» — гаркнул майор Персиваль, и все мгновенно выполнили команду. Сержант Шелли поднял дирижерскую палочку. Винни-Пух зашелся в истошном лае. Разговоры стихли. Оркестр подтянулся, вскинул инструменты и грянул марш.