Лебедь Белая - [33]
Булгары встали особливо – не вот чтобы далеко, но и не вместе с нами. Поставили шатёр, коней расседлали. Их болярин о чём-то с Перемышлем Военежичем переговаривался, на меня глазищами зыркал, кулаком потрясал. Видно, требовал, чтоб я саблю вернул. Как же! Княжий ближник хоть и тих голосом, но таки втолковал булгарину, что саблю я у него не обманом взял, а в бою честном отнял. Думаю, посланник и без его объяснений понимал это и спорил больше от гордости. Но гордость гордостью, а супротив правды устоять нельзя.
Я ушёл к реке, чтоб не вводить посланника в ещё большую гордость и развернул саблю к свету. Да, тут было за что гневаться. Сразу-то разглядеть её времени не было, а сейчас… При взгляде Дажьбога заиграла сабелька золотом, поползло по широкому клинку витое узорье. От рукояти до самого кончика проступили диковинные ветви, тесно свитые меж собой и украшенные невиданными ягодами – явный знак искусного мастера. Сабля эта, пожалуй, не хуже моего меча будет, и хозяин бывший за неё не одну гривну кузнецу выложил. Вот только не привыкла рука моя к такому оружью. Здесь особое уменье надобно и конь, а пешему вою рубить саблей несподручно.
Ко мне подошёл Сухач. За всей этой сумятицей с булгарами я об нём совсем забыл.
– Тут такое дело, воевода…
– Чего тебе?
– Да это… третьего дня ещё спросить хотел да что-то не складывалось…
Он вёл себя суще малолеток, будто яйца с под кур воровал, а теперь, пойманный, слюни пускает. Или в самом деле своровал что?
– Не мямли.
Он встрепенулся.
– Я всё гляжу, воевода, как ты на меч Милонегов смотришь…
Подметил-таки, поскрёбыш. Ну да от лихого глаза мало что укроется, винить Сухача в том нельзя. Но и наваживать тоже.
– Ты бы помене за иными следил да поболе себе под ноги поглядывал. А то спотыкнуться можешь, – ответил я. Потом добавил. – Кабы шею не свернул.
Он не испугался, я бы даже сказал – не услышал моих слов, а только склонил голову ниже и прошептал:
– И ещё, воевода.
– Ну?
– Мухомор велел остеречь тебя, когда к Голуни подходить станем. Дескать, берёгся бы ты ромея своего, ибо сам он тоже в Голунь идёт.
9
К Голуни мы пришли до полудня. Господине Дажьбог только-только припекать начал, согревая воздух горячим своим дыханием, и в это самое время лодья наша бортом с причалом голуньским и соприкоснулась. Не дожидаясь, пока холопы скинут сходни, я перемахнула через борт, громко топнув при этом по гулкому настилу пристани новыми лапоточками. Деда Боян справил-таки мне обувку. На последней стоянке он выменял в прибрежной деревушке пучок лыка и собственноручно сплёл для меня лапти. Красивые получились, мне понравились, теперь топать можно пока не сотрутся.
Я огляделась. Пристань заходила в реку саженей на двадцать, до самой речной глубины, дабы тяжелогружёная лодья могла пристать, не боясь увязнуть в песчаной отмели. Десятки людей сновали по берегу с тюками, корзинами, складывали всё под навесы, заносили в круглые войлочные домины, в приземистые мазанки, или, наоборот, выносили наружу и шли, горбатясь под ношей, в горку к другим таким же мазанкам и доминам. Если бы я ранее не видела славного Киева, его многолюдства и суеты, то сейчас бы, наверное, растерялась. Но ныне вся эта сутолока и скученность меня не удивляли – привыкла, и говорю я о них здесь только для того, чтобы показать, что Голунь Киеву ни в людском числе, ни в городовом множестве не уступит.
Пока я разглядывала город, к лодье подошёл толстопузый дядечка в простой холщёвой рубахе, но с большим кошелём на поясе, и окликнул Своерада. Тот соскочил на пристань и поздоровался с толстопузым, и даже улыбнулся, из чего я решила, что эти двое между собой приятели. Холопы тем временем принялись споро стаскивать с лодьи привезённый товар и складывать его на причал. В последнюю очередь вывели из трюма полоняников – двух растрепанных женщин и мальчонку лет двенадцати. Я и не знала, что на лодье полоняники были, во время стоянок на берег их не сводили. Женщины были пожившие, годами к полувеку. Как они к Своераду попали – не ведаю, может выменял он их, может силой взял, может сами продались. Проку от них вряд ли будет много, куда такие старые сгодятся? Разве что пряжу плести да щи варить. А вот мальчонка…
Мальчонку я где-то встречала. Лица его я не помнила: широкоглазый, веснушчатый, лопоухий. Волосы грязные, всклокоченные – не так давно и у меня такие были. Длинные руки болтались вдоль тела будто ветви ракиты… Нет, не помню. Но… Ступив на пристань, он долго щурился, тёр глаза ладошками, потом попросил жалостливо:
– Водицы…
Кто-то из холопов ткнул его кулаком меж лопаток, скинул в реку.
– Хлебай!
И все заржали, словно не люди, а табун конский. Только деда Боян шагнул к краю пристани, ухватил мальчонку за шиворот и вздёрнул обратно на мостки. Тот всхлипнул, затрясся, губы скривил – вот-вот заплачет, но сдержался. Женщины-полонянки притянули его к себе. Одна погладила по мокрым волосам, шепнула что-то ободряющее на ухо, другая стянула с мальчонки рубаху, принялась отжимать.
Деда Боян обернулся к холопам, сдвинул брови, дескать, чего творите неразумные, но те похватали тюки с товаром и понесли их к берегу, будто и не случилось ничего.
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Современная историческая проза. Роман о людях, пытающихся жить и любить на фоне того хаоса, который называется революцией. От автора: Это не экшен с морем крови, это сермяжные будни начала гражданской войны. Здесь нет «хороших» белых и «плохих» красных, здесь все хорошие и все плохие. На войне — а тем более на гражданской войне — ангелов не бывает, и кровь льют одинаково с обеих сторон, и одинаково казнят, не считаясь ни с какими правилами.
Лорд Пальмур, аристократ-востоковед и по совместительству агент британской разведки, становится первым европейцем, проникшим в таинственный Кафиристан — горную страну, созданную потомками древних бактриан. В небольшом и не переиздававшемся с 1928 г. романе советского писателя и дипломата Н. Равича экзотика, эротика и фантастический вымысел сочетаются с «Большой игрой» в Центральной Азии и описаниями войны в Бухаре.
Истории жизни самых интересных и ярких исторических личностей эпохи средневековья, рассказанные известным историком Наталией Басовской собраны в этой книге. Герои, злодеи, роковые женщины, владыки полумира и бунтари любили, ненавидели, боролись, проигрывали и побеждали много лет назад, но их судьбы волнуют нас до сих пор. Все их тайны приоткрывает перед читателем знаменитый историк. Что связывало Ричарда Львиное сердце и короля Франции? Кто был более жесток, чем герцог Альба? Кого на самом деле любила Жанна д’Арк? Все ответы в этой книге.
С началом революции неисправимый авантюрист Максим Артурович Пятницкий, полковник Пьят, попадает в весьма непростое положение. Чудом избежав позорной смерти и не представляя, что ждет его в будущем, он оказывается на борту перегруженного беженцами британского судна «Рио-Круз», направляющегося в Константинополь. Рассчитывая найти применение своим талантам изобретателя, Пьят планирует совершить путешествие по Европе, а затем осесть в Лондоне. Однако судьба распоряжается иначе, и настоящий водоворот событий захватывает его в Америке, где он становится героем многочисленных скандалов.
По страницам популярного цикла исторических романов Переса-Реверте шагает со шпагой в руке бесстрашный воин армии испанского короля, а в свободное от сражений время дуэлянт, авантюрист, благородный разбойник и наемный убийца, человек чести Диего Алатристе, которого за его неимоверную храбрость называют капитаном. В романах, продолжающих цикл, он все так же ходит по острию клинка и попадает в опасные ситуации, из которых человек ординарный вряд ли выйдет живым, – встает на пути злодея, задумавшего преступление века, едва не делается жертвой любви к великой актрисе, бороздит просторы Средиземного моря, сражаясь с турками и пиратами, а в Венеции должен совершить непростую миссию в привычной для себя роли наемного убийцы. Автор прославленных интеллектуальных детективов «Фламандская доска», «Клуб Дюма», «Кожа для барабана» в цикле о капитане Алатристе смело ведет игру на поле, где оставили яркий след такие знаменитые мастера авантюрно-исторических романов, как Александр Дюма, Рафаэль Сабатини, Эмилио Сальгари, и нисколько не уступает им.
В книгу литератора, этнографа, фольклориста и историка С. В. Фарфоровского, расстрелянного в 1938 г. «доблестными чекистами», вошли две повести о первобытных людях — «Ладожские охотники» и «Ледниковый человек». В издание также включен цикл «Из дневника этнографа» («В степи», «Чеченские этюды», «Фольклор калмыков»), некоторые собранные Фарфоровским кавказские легенды и очерки «Шахсей-вахсей» и «Таинственные секты».
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.