Лебедь Белая - [23]

– Может и подымается, – неопределённо ответил старейшина, и прищурился. – Службы ищешь, гридь?

Знаки на моей одёже ничего ему не говорили, не было их там, но гридя он признал во мне сразу.

– Это как получится, – пожал я плечами и кивнул на смердов. – А вы всегда так гостей встречаете? Или только по праздникам?

Сказал я с неодобрением, ибо не в чести для хозяев встречать прохожих людей с рогатинами в руках. Эдак недолго и беду на себя накликать. Ты сначала убедись, что тебе худое мыслят, и лишь потом за оружье хватайся. Ведь бывает так: выходит человек к селению, а он и не человек вовсе, а бог, человеком обернувшийся. Встретишь его таким вот образом – он тебя и накажет. Либо мор нашлёт, либо удачу от дома отринет. И то верно – не заносись пред людьми, не зазнавайся! Чти предками установленные законы – привечай гостя, не чини обиды недоверием. Бывает, правда, что и бес в человека оборачивается, но тут уж не угадаешь, приходится отваживаться.

– Это смотря каких гостей, – ничуть не смутился старейшина. – Не всяких бродяг гостями величать можно. Ныне кто только по земле не шастает, не каждого на порог пустишь. Ты, вон, на себя погляди: говоришь по-славянски чисто, а по одёже – вылитый гот. И что я думать должен?

Да, тут он точно подметил. Давно мне следовало и волосы отрастить, и одёжу сменить, чтоб люди лишний раз с подозрением не косились. Но уж больно свыкся я со своим видом. Удобно мне, двадцать лет, почитай, хожу в таком обличье. Поздно меняться.

– Думай, что хочешь, старейшина, а только зла мы вам не желаем и хлопот доставлять не собираемся. Нам бы поесть горячего да ночь под крышей провести. А по утренней зорьке мы уйдём.

Старейшина немного помялся, рассуждая про себя, верить мне али нет, и решил, что лучше поверить. Всё же перевесили в нём дедовы заповеди сомнения тёмные.

– Быть посему, – кивнул он. – Как нам величать тебя, путник?

– Люди зовут меня Гореславом.

Здесь моего имени не знали. Во всяком случае, старейшина и глазом не повёл, когда я назвался. Он махнул смердам, чтоб расступились, и сказал:

– В моей избе переночуете.

Я поблагодарил его, а Сухачу шепнул тихонько:

– Скрадёшь чего – голову оторву.

Сухач начал оправдываться, что, мол, сам он никогда не воровал, а только стоял на карауле. Но мне дела нет до того, где он стоя. Я предупредил, а слова мои с делом не расходятся.

Двора княжеского посадника внутри и впрямь не оказалось. Да и изб жилых было не более трёх десятков. Собрались, видать, люди из соседских деревенек, покумекали всем обществом и решили в одно место поселиться. Оно и понятно – сообща-то легче. Вот и поднялось селеньице на речном берегу. Была деревенька, а вал провели, стеной от мира огородились – стал город.

Старейшина назвался Ершом. Изба его стояла посередь селения и сильно выделялась средь прочих изб большим размером и красными причелинами. Причелины сработал дюже добрый мастер. Он не только узоры по дереву вырезал, но ещё покрыл их краской, чтоб, значит, сразу становилось понятным, что в избе не простого звания муж живёт. Горделивый, однако, этот Ёрш.

В избу старейшина нас не повёл. Указал на дубовый стол во дворе под яблонькой, за которым так хорошо собираться вечерами семьёй, пить горячий отвар с мёдом и ягодами и вести разговоры ни о чём. Мы сели в рядок, чинно, как положено гостям. Из избы выпорхнула детвора в рубашонках – двое вихрастых мальчишек и девочка лет четырёх, и уставились на нас. Мальчишки сразу юркнули обратно и опасливо выглядывали из-за двери, прикрывшись полотном как крепостной стеной, а девчушка смело вышла на середину двора и уткнулась в меня большими доверчивыми глазёнками.

Мне стало неуютно под этим взглядом. Чего она так смотрит? Узоров на мне нет, и пряников в котомке, чтоб одарить, тоже. Пускай лучше на Сухача смотрит, он всё одно её не замечает.

К женскому роду я отношусь настороженно – опасаться его следует, а после встречи с этой девкой Милославой и вовсе никак относиться не буду. Ну их всех, одни печали да неудобства только. Лучше я сам как-нибудь, один… Жил же раньше? И ещё проживу.

– Это младшенькая моя, – подхватывая девчушку на руки, молвил Ёрш. – Страсть как любопытна. Вы уж не гоните её прочь, гости дорогие. Жёны – они все такие, даже в малом возрасте. А второй как эта и вовсе не сыщите.

Я бы мог сказать, где ещё одна такая сыщется, но не стал. Не буди, как говорят, лихо, пока оно тихо, тем более что с тем лихом мне ещё придётся столкнуться. Так зачем поминать заранее? Лучше поберегу покой свой для будущих потрясений.

Ёрш сел за стол супротив нас и устроил девчушку на коленях. По всему было видать, что любит он её вперёд сынов своих и балует всячески. Оно и понятно. Каждый муж о сынах только мечтает, и в первенце всегда сына видеть хочет – наследник, защитник, роду продолжатель. Но то лишь отговорки. Стоит ему дочку родить – и уже с рук её не спускает, будто она самое большое его богатство. Ну и чему верить: глазам или словам? Хотя какое мне, в общем-то, дело. Сам-то я не то, что детьми, женой обзавестись не сподобился. Малюта часто меня корил: состаришься – чаши с водой никто не подаст. Правду, конечно, волк старый молвил, вот только не ссудили боги справедливые мне любви. А без любви какая жизнь? Эх, Леля, Леля…