Льды. Люди. Встречи - [17]

Все же рабочее место художнику нашлось. Ему отвели кожух дымовой трубы. Надо пояснить, что трубы как таковой у судна не было. Она ему не нужна из-за отсутствия дыма. Котлов с топками нет, угля нет, и дымить нечему. А от дизелей небольшой струйкой идет выхлоп, и для него достаточно вывести наверх тонкую трубочку. А так как ни ее малая величина, ни форма не соответствовали архитектуре ледокола, который в те годы не мыслился без солидной трубы, то поставили декоративную. Она и носила название кожуха. Сверху от дождя к нему была приварена крыша, в задней стенке сделана дверь, а по бокам снаружи, как и полагается настоящей трубе, прикреплены блестящие золотом серп и молот и отведена голубая полоса. Кожух внутри был большой, вместительный, с хороший деревенский чулан. Открыли в нем дверь, приварили внутри полки и сказали:

— Тут тебе, художник, и место. Сверху видно все. Трудись и до поры нам не мешай. А понадобится каракатицу какую или остров открытый зарисовать — покличем. Пожалуйста, нарисуй для науки со всей точностью.

Художник — я то есть — рад, конечно. Место не на ходу. Никто мешать не станет. Разложил по полкам свои материалы, закрепил на случай качки и выхода в море дожидаюсь. Думаю: вот как из бухты выйдем — сразу за работу примусь.

Наконец подошло время идти в рейс. Подняли якорь, запустили все шесть дизелей на полные обороты, и не успели еще суда на рейде прощальными гудками нам отсалютовать, как выкатился художник из своего "ателье" кубарем. Жара в нем поднялась сверхтропическая. Потекли из тюбиков краски. Из флаконов с растворителями стали пробки вылетать. Смех, конечно, по судну пошел, что, мол, искусство в трубу вылетело.

Забегал тут я. Начальник к себе не допускает. Говорит:

— Сейчас ему все равно делать нечего, а как во льды зайдем, так и в кожухе похолодает.

Пока на рейде стояли, оборудовались, плавсостав к нам присматривался и между собой оценку труда каждого давал. Увидали бедственное положение живописца и вскоре нашли выход. Старпом с первым помощником, невзирая на тесноту в нашем ноевом ковчеге, отвели ему место в крохотном угловом чуланчике из-под водолазного имущества, помещавшемся на ботдеке. Был он темный, без света, так же как и труба, но служил потом ему верой и правдой в течение всего рейса. Одна из стенок этой кладовочки шла вдоль правого борта, и другая в переборку переходила, что с лобовой стороны надстройки. Эта переборка была с дверью и отгораживала палубу ботдека от пушечной палубы. Ее еще после войны не срезали, и она выступала вперед как балкон. Потом, во льдах, она оказалась отличным местом для работы. Правда, обжигал холодный ветер, но обзор был зато превосходный. В волнение на чистой воде выходить на этот балкон нельзя было — волной убьет. Как-то осталась открытой дверь, и художника так водой к железной стенке пригвоздило, что едва оклемался.

Водолазы вначале поворчали, конечно, но что делать — потеснились. У них еще помещение было. Тем более, что пока пассажирами они шли. Это потом в спасателей наших превратились. А пока куда себя девать не знали. Сил и здоровья хоть отбавляй. Сидеть без дела привычки нет, вот и нашли себе развлечение — матросам и такелажникам все, что было подвижного, крепить по-штормовому помогали. Не одну сотню миль, до льдов, пройти предстояло. Ледоколы особенно волна качает. Форма корпуса у них такая — яйцевидная.

То, к чему готовились заранее, пришло позже. Еще до шторма море многим огорчения принесло. Вышли мы в Тихий океан, легли в дрейф. Погода тихая, как само название океана. Все кругом синее — и вода, и небо. Первая станция. Все собрались у своих приборов пробы всевозможные брать: воду с разных глубин, грунт со дна, живность всякую ловить сетками и тралами разными. Закрутились все лебедки разом, побежали тросы за борт. Подождали кто сколько, и завертелась вся техника в обратную сторону. И тут иные вместо прибора огорчения себе из глубин морских вытащили. Тросы оказались крутокрученными. Колышки на них пошли, а там и обрывы. Это еще полбеды — запасное оборудование было. Сложнее теснота оказалась. Встал вопрос, как тут вертушками за батометры не зацепиться, а батометрами в планктонную сеть не угодить. Сразу всем в воду свои приборы макать нельзя, а по очереди — никакого времени не хватит.

Получилась эта станция, как первая спевка в большом хоре, — все врозь поют. Однако не ругаются, а только подкалывают друг друга. Призвали тут боцмана, и стал он, вроде дирижера, на палубе распоряжаться, все в соответствие приводить. А капитан поглядывает и посмеивается только:

— Отдал я вам судно на забаву. Поиграйте, пока штиль стоит. Порепетируйте. Скоро серьез начнется.

Быстро против ожидания, часа за три, спевка-подгонка кончилась и научный хор был готов к следующему выступлению. Дальше все пошло, как по нотам.

В Охотском море отштормовали без происшествий. Только кинооператора чуть за борт не смыло. Когда волной поволокло, ребра ему помяло о запасной винт, что на палубе мы везли. Долго смеялись, шутили, что он эту махину литую с места сдвинул и палубу ободрал. Оператор шутки понимал и не обижался, тем более что он своего собрата художника за работой снять старался. Трудно, конечно, обеими руками камеру держать да еще объективом целиться, когда судно на сорок с лишним градусов из стороны в сторону валяет. Постонал, покряхтел он — но такие кадры схватил, что потом на экран в кинохронике они пошли.