Лазурное море - изумрудная луна - [8]

Горячий металл обжигал, и глубоко вдохнув, ее кадык задел лезвие, и тонкая алеющая полоса потянулась вниз, спускаясь к ложбинке меж полной груди.

— Отвечай! — закричал человек, и от его громогласного, как раскат молнии голоса, она задрожала, но не произнесли и звука. Не будет она просить пощады, лучше перегрызет османской собаке горло, и даже если его кинжал запачкается в ее крови, вопьется в ее горячее тело, она успеет ощутить на кончике языка его грязную кровь. Но в отсвете бледно-шафранового песка, она уловила блеск золота, и на выдохе вскричала:

— Назад! Девушка навалилась спиною изо всех сил на непомерного воина, отталкиваясь ногами, отчего они оба пали на землю, и в то же мгновение золотой луч пробил громадное отверстие в стене, крохотный желтый шар размером с орех, похожего на маленького жука разбился на части, и с его граней полилась рдяно-бурая жидкость, в которой шевелились черви. Ошеломленная, она вскочила на ноги, ступая босыми ногами на оголенный песок, и тут как ужаленная вернулась под тень палатки, вставая на грубую ткань.

— Белая чума, — с трепетом в голосе, пронизывающим до дрожи, шептала она, не отводя глаз от перекатов сплющено-белой массы. И одно лишь виденье живой смерти переполняло ее разум болью невероятной силы, которую она могла ощущать почти телесно.

Громадный и неистовый воин восстал из-под россыпи песка и груды мелких камней, покрывших все его тело, и, откашливаясь, он направил тяжелый меч в сторону шипящей рубиновой жидкости испаряющейся под давлением солнечных лучей.

— Что, черт возьми, это такое! — провозгласил мужчина, вставая в боевую стойку, но не успел он сосредоточиться на неясном туманном облаке, оставленном от разрушенной ограды, как сквозь толщу песчаника вылетели еще два золоченых камня, один из которых он разбил мечом, и части неведомого механизма разлетелись в стороны, а другой, что нацелился в спящего юношу, он остановил кистью руки. И механизм прорезал жерло в его коже, врезаясь в сухожилия, сдирая мышцы и разрывая вены. Мужчина мигом потерял всю свою былую твердость и суровость, и ранее непреклонный, он устало и сокрушенно упал на колени, сдерживая раненную руку, из которой крупными волнами лилась горячая кровь оттенка спелой рябины. Вены вздулись, как крупные ветви многолетних дубовых деревьев, и их голубизна проглядывалась даже сквозь его темную кожу. Казалось, что на его запястье расцветает, благоухая саженец цветка анемона с глубинно-черной сердцевиной и распыляющим вокруг себя веер кармина. Этот алый оттенок наносили на губы помазанники, что ступая в белоснежных церемониальных одеждах, отдавали всю свою жизнь в служение богам; этот греховный багрянец взывал к далекому звону мечей, расплывающемуся эхом далеких и ушедших дней. Стенки крыльев его носа натужно раздувались, когда он с трудом втягивал через стиснутые зубы воздух, а хмурые и густые брови, над которыми плелись вытатуированные молебны, гнетущей складкой сошлись на переносице, пока он сдерживал позывы агонии. И сквозь скатывающийся по переносице и вискам струи пота, и томное дыхание, он поднял на нее свой целеустремленный взор, в коих проглядывались искорки топаза.

— Женщина, — еле ворочая языком, говорил он, кивком головы показывая на человека, что все еще спал безбурным сном, — мой господин спас тебе жизнь. Он поднял твое бренное тело, которое сейчас же могло гнить под этим паленым солнцем с клейменных кровью земель, окажи и ты же равноценный долг, отплатив услугой. Забери его, мое же тело станет для вас живым щитом, — и он выставил вперед широкий черный меч, и тяжелые яшмовые полосы окаймили филигранное лезвие. Его голос дребезжал, как туго натянутая тетива лука, что готова была выпустить в секунду смертоносную стрелу, а глаза сверлили, как ястребиные мерцала, зацепившиеся за несущуюся в погоне дичь.

Девушка перевела дыхание, попеременно оглядываясь на песчаные всполохи, поднимаемые ветром, и жесткие песчинки, что при дуновении ветра, больно хлестали по обнаженной коже, обжигали, как змеиные жала. Она выпрямилась, попятившись на мужчину, чей лик оставался во владениях мирной дремоты, зато губы его побелели и растрескались, и с уголков рта бежала кровь, словно он испил кубок красного вина с терниями. И тут она обратила внимание на длину его волос, что доставали почти до самой поясницы. Редкое явление за пределами столичных стен, попадись он на глаза гвардейцам Императора или небесным служителям Януса, он тотчас лишился бы головы за кощунство над традициями, которые ставились выше жизни. Волосы отпускали лишь мужчины благородного происхождения, что означало, что он либо глупец, рыщущий в поисках бессмертной славы и собственной самовлюбленности, либо в жилах его текла родовитая кровь. Дворянам не пристало разгуливать в образе нищих и ползать в грязи, отзываясь на оклики о помощи отребья, а надобно носить бархатные дублеты с изысканной вышивкой и сапоги из лучшей кожи, украшать камзолы золотыми брошами с гербом своего дома, прикалывая их на грудь, и статной походкою ступать по дорогам, выстеленных шелками, а губы смаковать должны гранатовый и виноградный соки. Она задумчиво изучала лицо молодого человека, что был немногим старше ее лет. Был в ее жизни один уничижающий изъян, если к чему-то воспитала она ненависть, то никогда более не простит и не примет, даже если долг ее — сама жизнь. Порой она корила себя за это, но для нее они были хуже трупных червей. Их беспечность и непринужденность, безнаказанность и своеволие, алчная вседозволенность.