Лазурное море - изумрудная луна - [24]

Анаиэль же не спал, томимый желанием помочь той, что сжималась под толстыми и тяжелыми шкурами. Ее частые вздохи резали его сердце, и каждый раз, когда красивые губы выгибались в стоне, ему приходилось стискивать кулаки, впиваясь ногтями в плоть, чтобы заставить разум подчиняться, а не пойти на поводу зову смертельного ветра, гласящего разбить старинный город в молниях и расколоть в ветровых смерчах. Так, чтобы сама земля забыла об имени, данным древними картографами. Когда взошла полная луна, бледным сиянием прильнув к ее лицу, он смог довольствоваться нежным и ранимым благоухающей красы обликом в тиши, в покое от чужих и осуждающих взоров, бросаемых его подчиненным. Девушка происходила из бедного слоя населения, на теле не было ни единой татуированной руны, которые накалывались на кожу новорожденным для защиты от злых духов, и даже самые неимущие и обездоленные отмечали детей крохотными символами с черной или алой краской. Но, так или иначе, она каким-то чудом должна была добраться в такие дали, возможно, путешествовала на одном из караванов перевозящих специи и ткани. И вот, оказалась у стен окаянного Даррэсса, чья молва о чудовищных заклятиях, наложенных на мраморные врата, и населявших усыпанные богатством особняки простиралась до самых крайних границ Северных земель. Что делала она среди развалин старинного города проклятых? Искала бессмертные сокровища или нечто иное? Он с сомнение в искалеченной душе, раздираемым внутренним противоречием, тыльной стороной пальцев, не дотрагиваясь, проводил по воздуху по мягким черным завиткам волос, представляя, какими мягкими они могли бы оказаться на ощупь. И в этот миг, он расслышал тихий всхлип, и каким-то неуловимым образом все еще зажмуривая в фантомном испытании глаза, простерла тонкие, хрупкие руки к горящему огню, словно хотела почувствовать жар полыхающего костра на своей изумительной коже. Такого оттенка он не видел никогда прежде ни у одной простолюдинки или наследницы высокой крови, кожа была загоревшей, но гораздо светлее, как топленое молоко или ореховая пахта. Анаиэль взглянул на ее израненные руки, стараясь приглушить раскаяние, но все равно не смог побороть в себе угрызения совести за то, что причинил ей такую боль. Ему виделось, как кровь стекалась лужицей, оставляя за собой алую тропу там, куда она перебрасывала в истомляемом и одержимом сне руки, так алые туманы, вьющиеся над белыми горными кряжами, расталкивая яшмовые блики рассвета. Кутикула и ногти ухоженных пальцев все еще кровоточили, он так и не сумел ее перевязать, пытаясь спасти Таора, но пугающая и сладкая правда была в том, что ему было страшно дотрагиваться до нее. Анаиэль вспомнил свои ощущения, когда прижал к себе тонкую талию и изящную спину, с укором про себя подумав, что сожми он ее плечи сильнее, то определенно смог бы расслышать треск ломающихся костей. И жилка на его лице нервно дернулась, когда он представлял себе, как держит в руках безжизненное тело, не сумев защитить и спасти свою мечту, выточенную из восхитительной иллюзии. Отблески света играли на тенях, поднимающихся черными волнами на высокие стены из желтых кристаллов, проплывали по каменной ограде, выложенной в форме кольца, вокруг горящего костра, на отяжелевших веках грозного воина, прижимающего во сне гигантских меч, на угольных волосах небрежной копной раскинутых на мягких шкурах, на красивых и легких скулах, отбрасываемых длинными ресницами, что украшали ночные эфиры, застывшие над крышами дворцов, усыпанными солнечно-золотыми самоцветами, что в отблесках восходящих виражей небесным одеянием укрывали широкие лестницы, ведущие к тронным залам.

Свет не проникал в глубину его сердца, и строгие, но тонкие черты лица приобрели странное скованное выражение, лишенное каких-либо чувств, зато глаза переполняло желание и нужда, и когда мятежные ленты огненных всплесков отражались в лазоревой синеве, они приобретали исчерна-лиловый оттенок. И спустя долгие секунды, когда он уже не мог противиться неровному дыханию, он обернулся к девушке, чьи необузданные кошмары прожигали ядом его грудь. Она безудержно моталась во сне, не давая своему наблюдателю успокоения. И тогда он опустился рядом, положив ее горящее чело себе на колени, поглаживая большими пальцами шею и нежность кожи, утонченность контуров опалили его ладони. Кристальная капля пота, катившаяся бусиной по подбородку пала на ключицы, вкрадываясь прозрачной полосой к полной груди, и он с бережливостью поймал утопающую росу на шелковистой коже кончиком указательного пальца, рассматривая, как переливаются цвета мрака и света в переливах грезы. И пока ладонь его покоилась на ее лбу, блаженный и глубокий вздох вырвался из ее приоткрытых губ, нежных как бутон розы, и он смог разглядеть ровные белые зубы. И тогда она распахнула свои глаза, всматриваясь в его собственные, как в седой обелиск полнолуния. Грудь ее тяжело опускалась и поднималась вместе с его бьющимся пульсом, но она продолжала молчать, смотря в бездонные озера его заворожительных глаз, не отпускающих в своем расплывающемся буйстве огня и моря. Превозмогая себя, Иветта попыталась произнести то, чего так требовало тело, в чем нуждался трезвый ум, но не смогла, горло сжалось от сухости и колкой боли, и она, согнувшись пополам, прижала руки к груди, пытаясь откашляться.