Лазо - [25]

Часть из них потом раскаялась в своих преступлениях, верой и правдой служила интересам народа. Иные бежали за границу. Другие принесли людям еще много горя и несчастий, вступив в отряды бандитов-атаманов, которые долгие месяцы занимались разбоем в дальневосточных и сибирских городах и селах.

Через несколько дней после подавления мятежа Лазо послал Красноярскому исполкому большое письмо, в котором подробно информировал своих товарищей и руководителей о положении в Иркутске и поделился возникшими у него мыслями и соображениями в связи с иркутскими событиями.

В каждой строке этого письма чувствуется большая озабоченность Лазо судьбой революционного дела, которому он отдавал все свои силы и способности, всю свою жизнь.

Тяжелая обстановка создалась в Иркутске. Военная жизнь гарнизона была дезорганизована. Революционный комитет назначил Лазо комендантом города. Лазо просит Красноярский совет разрешить ему временно остаться в Иркутске. «Как только наладится военная жизнь города, — пишет он, — постараюсь сложить с себя полномочия коменданта».

Иркутский опыт вызывает у него много предложений, которые он рекомендует провести и в красноярском гарнизоне. Его волнует вопрос о том, как поступить с офицерами; он подробно пишет, что, по его мнению, надо сделать, чтобы без излишних осложнений уволить настроенных против революции царских офицеров, отобрать у них оружие.

Из письма видно, как Лазо умел, не увлекаясь победами, трезво анализировать создавшееся положение и из урока иркутского мятежа делать обобщающие выводы и для других сибирских городов.

Он приходит к совершенно правильному заключению, что выбирать командный состав не следует, так как, «по существу, выбирать не из кого, и мы будем облекать доверием лиц, которые этого, быть может, вовсе не заслуживают…»

Лазо предвидел контрреволюционную роль вооруженного старого сибирского казачества, находившегося в сравнении с крестьянами в привилегированном положении. Эти казаки шли за кулачьем, и он требовал их разоружения. К сожалению, это не было сделано, и казаки вскоре выступили с оружием в руках против Советов Сибири и стали основным костяком контрреволюции.

Не вступив еще официально в Коммунистическую партию, Лазо жил и действовал как большевик. Он энергично наводил революционные порядки в воинских частях, следил за печатью, настойчиво и упорно изучал произведения Маркса, Энгельса, Ленина.

Однажды на митинге, когда он разоблачал правых эсеров, те бросили ему реплику:

— Большевистский агент!

Лазо гордо поднял голову и ответил:

— Я еще не большевик, но горжусь тем, что меня считают большевиком.

А В ЭТО ВРЕМЯ В ЗАБАЙКАЛЬЕ…

Ликвидация иркутского мятежа была лишь как бы прелюдией к той поистине титанической борьбе в Сибири и на Дальнем Востоке, которую пришлось вынести на своих неокрепших плечах молодой советской власти против многочисленных врагов — внутренних и внешних.

Тревожная обстановка складывалась в Забайкалье и Прибайкалье. В отличие от Амурской и Приморской областей в Забайкальской области не было еще крепкой самостоятельной организации коммунистов.

На станции Чита 2-я, в железнодорожном районе, почти на всей Забайкальской железной дороге, на арбагарских угольных шахтах организации большевиков не порвали с оппортунистами, и это повлекло за собой много осложнений.

После Февральской революции в Забайкалье и Прибайкалье не был даже выдвинут большевистский список в учредительное собрание. Забайкальские казаки находились еще на фронте. Солдаты, как известно, «наиболее революционные элементы деревни», также были на фронте. Многие рабочие под влиянием правых эсеров, меньшевиков, анархистов и оппортунистов, сдерживавших революционное движение, сочувственно относились к Временному правительству. И когда в октябре 1917 года в Чите состоялась областная конференция РСДРП, она приняла решение стремиться к дальнейшему объединению с организациями, проповедовавшими враждебные тактике большевиков взгляды.

Февральская революция не внесла почти никаких изменений в жизнь рабочих и крестьян края. Коренные жители — буряты — попрежнему терпели притеснения. В знак протеста они организовали съезды, совещания, на которых решили добиваться национальной автономии, но к их голосу никто не прислушивался. Пользуясь тем, что большинство в читинской организации РСДРП было против большевиков, контрреволюционеры и белогвардейцы распространяли в газетах и в общественных организациях всяческую клевету на большевиков и их руководителей.

Однако лозунги большевистской партии о социалистической пролетарской революции проникали в самые широкие слои населения, в самую толщу народных масс. После Великого Октября печатники Забайкалья высказались за передачу власти Советам. Они отказались набирать в газетах статьи, направленные против советской власти, в защиту свергнутого Временного правительства. Читинская районная конференция железнодорожников приняла решение бороться против всяких попыток восстановить Временное правительство Керенского.

Революционные массы в Забайкалье большевизировались. Они организовывали Красную гвардию, выносили резолюции о поддержке советской власти, а меньшевики и правые эсеры сколачивали «единый фронт» с комитетом общественной безопасности, городскими думами и другими антипролетарскими организациями. Вскоре они создали в Чите областной орган власти, так называемый «Народный совет», состав которого (большинство из кулаков и зажиточных элементов) не оставлял сомнений в том, что он будет антисоветским. «Народный совет» пытался вбить клин между Иркутской, Приморской и Амурской областями, отрезать Дальний Восток от Советской России, чтобы помешать организации там советской власти.