Лавка ужасов - [39]

Египтяне верили, что этот священный жук оживляет умершего, когда тот попадает в загробный мир. Считалось, что он оберегает как живых, так и мертвых. И раздавить скарабея для египтянина было серьезным проступком, можно сказать, грехом. Ведь это фактически преступление против бога! А за такое сами знаете, что бывает.

Египетские жрецы были доками не только в том, что касалось гармоничных отношений с Природой, но и по части пыток. Могли, к примеру, швырнуть провинившегося в саркофаг и засыпать сверху собратьями убиенного им жучка. Кровь за кровь, так сказать, - Родин едва заметно улыбнулся. - Но эти страсти-мордасти остались в далеком прошлом. В истории отношений человека и насекомых бывали и курьезные случаи. В 1545 году во Франции, в небольшом городке Сан-Жан-де-Мольен, состоялся необычный судебный процесс. Истцами на нем выступали местные крестьяне. Они подали в суд на саранчу, обвинив ее в «сознательной порче виноградной лозы».

Адвокат насекомых доказывал, что ущерб урожаю был нанесен не специально, мол, питаться Божьим тварям чем-то надо. Разбирательство не могло состояться без присутствия ответчиков, и суд издал постановление, предписывающее саранче явиться на заседание. Она, само собой, бумагу проигнорировала. Судья был терпелив и еще несколько раз взывал к совести насекомых, в предельно корректной форме. Венцом этой эпопеи стал ультиматум, в котором говорилось, что если стаи саранчи и на этот раз проявят неуважение к суду, то их… Как вы думаете, Костя, каким наказанием пригрозил насекомым судья?

- Не знаю… - пожал плечами Шаталов. - Наверное, полным истреблением их популяции?

- Не угадали, - улыбнулся Родин. - Там было сказано, что в случае неявки саранчу отлучат от церкви. По меркам того времени эта кара была куда страшнее смерти, ибо она лишала жертву надежды на царствие небесное и обрекала на вечные муки в Аду. Судейские не сомневались в том, что идти против власти Господа вредители не рискнут.

- И что, саранча прилетела, в итоге, в здание суда? - спросил, усмехнувшись, Шаталов.

- Нет! Когда глашатай, стоя посреди захваченного саранчой виноградника, зачитал постановление, тысячи насекомых поднялись в воздух и покинули город!

Представляете? Они вернулись только через сорок два года. Судебный процесс возобновился. Приговор был таков: «Суд полагает справедливым и необходимым предоставить указанным насекомым пастбище за пределами виноградника, чтобы они могли добывать себе пропитание без порчи лоз». А через два месяца адвокат насекомых подал жалобу: оказалось, что предоставленный участок был совершенно бесплодным, и там саранче нечем было кормиться!

- И что, ей, в конце концов, разрешили остаться в винограднике?

- Тайна сия великая есть, - развел руками профессор. - Но это, согласитесь, и не важно. Важен сам факт. В те далекие времена люди относились к насекомым, как к равным, и даже признавали за ними право отстаивать свои честь и достоинство в суде. Более того, на полном серьезе ждали от них вразумительных аргументов в защиту своей позиции. Сейчас такое уже невозможно, - Родин печально вздохнул, и Костя понял, что Роман Григорьевич искренне сожалеет об этой несправедливости.

- Сегодняшний человек считает себя властелином мира, - продолжал Родин. - Осушает моря и озера, поворачивает вспять реки, сравнивает с землей горы, вырубает леса… О том же, что он творит с животными, иной раз бывает больно вспоминать! Но вот человек умирает, и уже через пару часов в его бренном теле начинают копошиться черви. Властелин мира превращается в корм для крохотных беспозвоночных тварей! - Родин прервался, чтобы отхлебнуть кофе. - Тихое торжество слабых над сильными.

В этой беседе перед Шаталовым открылись новые, доселе неведомые стороны личности профессора Родина. Его наставник, бесспорно, на сто процентов состоял из энтомологии, но воспринимал ее не как составную часть биологической науки, а как некую философскую доктрину, с позиций которой можно истолковать практически любое явление. Он проводил массу параллелей с другими областями научного знания, с искусством, но больше всего - с религией. В такие моменты Косте казалось, что он стоит на пороге настоящего откровения, что Родин - неистовый пророк забытого древнего божества, и божество это - инсектоморфно1. До откровения, правда, дело не дошло. Профессор ограничился тем, что завещал насекомым мир.

- Они древнее, чем мы, и, несомненно, продолжат свое существование и после того, как умрет последний человек, - сказал Родин. - Так вправе ли мы унижать тех, кто унаследует нашу планету?

- Нет, - без колебаний ответил Костя. - Мы должны любить их… и понимать.

- Вот-вот, - Родин похлопал юношу по плечу. - Я рад, что вы это осознали. Но нас двоих… да что там - всех энтомологов мира будет мало, чтобы донести эту мысль до остального человечества. Научное сообщество всегда относилось к энтомологам с изрядной долей скепсиса, а гуманитарии - те и вовсе смотрят на нас с плохо скрываемым презрением. Никто даже не задумывается над тем, насколько важна на самом деле наука, которой такие, как мы, присягнули на верность. На днях мне довелось беседовать с одним журналистом. Он все нахваливал творчество господина Пелевина, а когда узнал, что я - энтомолог, представьте себе - посочувствовал! И не пришло ему в голову, что если б не насекомые, его любимый писатель, может, и не был бы столь знаменит.