Лавка - [2]

Шрифт
Интервал

Я слышу, как рядом со мной судачат люди, многие называют дом, в который мы переезжаем, хозяйством, другие называют его заведением, и только я покамест никак его не называю, мне надо сперва туда проникнуть, там угнездиться, выяснить, для каких игр он приспособлен.

Возле дома, в который мы переезжаем, растет семь дубов. Пангерманцы называют их гордыми дубами, объясняет дедушка. Дедушка не любит пангерманцев, потому что сам он сорб; а раз так, я их тоже не люблю, пангерманцев этих.

Но если говорить о дубах по существу, они такие, как им положено быть; когда воздух тихий, мне в уши день и ночь льется успокоительный шорох их листвы; когда дует ветер, шорох перерастает в шум, а когда поднимается буря, шум превращается в рев.

Но сейчас июнь, сейчас тепло на небе и тепло на земле, и в кронах дубов что-то легонько шелестит, там торгуются тепло и прохлада, они вовлекают в свой торг листья, отсюда и шелест.

Под этими дубовыми дубами пятнадцатого июня одна тысяча девятьсот девятнадцатого года расположились деревенские дети и взрослые. Кто возвращается с поля, отставляет в сторону навозные вилы и грабли либо придерживает коровью упряжку, садится в траву либо продолжает стоять и, приглядывая одним глазком за своими коровами, наблюдает другим за вселением новеньких, дивясь на первый мебельный фургон, этот родившийся в городе дом на колесах, который стоит теперь среди песчаной пустоши и вроде как курится паром после утомительного переезда.

Новенькие — это мы, мы будем считаться новенькими до тех пор, пока наши предшественники Тауеры не уедут отсюда, тогда нас переименуют в новых пекарей, а еще лет через пять мы станем просто пекарями, но старыми пекарями мы так никогда и не станем, и под фамилией своей тоже никогда не выступим, потому что никогда отсюда не уедем. Для этой деревни я до самой смерти буду называться пекарев Эзау, и в войне, которую милые немцы навязали себе на голову после пятнадцати лет скудного мира, я паду под этим именем, чтобы воскреснуть снова.

Я обидел бы три толстых тополя и один стройный ясень, если бы не упомянул их. Они стоят чуть в сторонке, ближе к полям, на том месте, где дубовый взгорок ныряет в неглубокую лощину. Как же я мог забыть про тополя! Из клейкого сока их почек я позднее буду добывать помаду, потому что его запах очень напоминает запах того снадобья, которым деревенские парни по праздникам смазывают свои чубы.

Я присаживаюсь поодаль от деревенских ребятишек на колючую траву в тени дубов, разглядываю исподтишка будущих друзей по играм и жду, когда начнут разгружать мебель. Не испугается ли наш кухонный столик, увидев так много чужих людей? Вот прилавок, думается мне, и глазом не моргнет, он еще с Серокамница привык к чужим, все равно как цирковая зебра.

Возчики покамест отрезают по кусочку от своих сложенных вдвое бутербродов, закидывают кусочки в рот, споласкивают пивом, отчего кадыки у них ходят ходуном, но чуть погодя они с кряхтеньем встают, смахивают крошки со своих кожаных фартуков и, сами того не ведая, подкармливают муравьев и воробьев. После этого они снимают засов с дверей фургона, и я, исполненный сострадания к мебели, задыхающейся в тесноте, облегченно вздыхаю и заглядываю внутрь фургона, как заглядывают в раскрытую книгу.

Наружу выпрыгивает маленький столик и, перекувырнувшись, падает на траву. Вот про него-то я и не подумал. Материн отец смастерил этот столик в одну из военных зим и подарил его моей матери на рождество. Он в родстве с бочками из-под селедки: его подставка — это проморенное днище, его столешница — это крышка когдатошней бочки. Подставка и столешница соединены между собой с помощью трех ножек, а каждая ножка собрана из пятнадцати пустых катушек, через которые продернута железная проволока. На середине пути между подставкой и столешницей ножки сходятся вместе, там они перехвачены голубой лентой. Чтобы столешница хоть как-то отличалась от подставки, мать украсила ее треугольной вязаной скатеркой. Весь столик со своими катушечными ножками похож на чудище из кошмарного сна, но мать им очень дорожит, потому что он вышел из рук моего божественного дедушки, как Афина Паллада из головы Зевса.

Часть преклонения перед моим дедушкой мать перенесла на столик. Столик от этого, ясное дело, зазнался, всю дорогу он тыкал всем в нос своим благородным происхождением, мало того, он перелез через всю остальную мебель к выходу, чтобы первым, едва откроют двери фургона, глотнуть свежего воздуха и увидеть новое окружение. Теперь он валяется, раскорячив свои изогнутые ножки, в съехавшей набок скатерке. Дедушка подходит поближе и заговаривает с ним.

— Ты никак себе ножки вывихнул, пока ехал по сошейке? — И дедушка гладит столик и вправляет ему ножки и первым изо всей обстановки вносит его в наше новое гнездо.

Ко мне придвигается поближе деревенский мальчишка. Жесткая трава взвизгивает, когда он проезжает по ней штанами. Мальчишка коротко острижен, у него оттопыренные уши, он улыбается так, что все веснушки подпрыгивают:

— На кой ляд вам этот деревянный паук?

Наш декоративный столик для него паук? Мы называем столик декоративным, потому что так с первого дня назвала его мать. Разве предметы могут быть разными в разные времена? Разве предметы — это одно, а их названия — это другое? Может быть, очень может быть, ведь и я тоже не Эзау, как они меня называют. Ведь и во мне сидит кто-то, кого они не знают. Только я им про это не говорю, не то еще засмеют.


Еще от автора Эрвин Штриттматтер
Чудодей

Меня часто спрашивают, не автобиографичен ли роман «Чудодей».Отвечаю: самые неправдоподобные эпизоды, описанные в этой книге, основываются на пережитом, все же, что не кажется неправдоподобным, — сочинено.Я хотел написать книгу, направленную против той проклятой немецкой Innerlichkeit — погруженности во внутренний мир, которой и я был некогда подвержен. Я хотел помочь немцам познать общественно-историческую истину и освободиться от всяческого лицемерия.


Пони Педро

Эта книга познакомит вас, ребята, c творчеством крупнейшего современного немецкого писателя Эрвина Штриттматтера.Вы узнаете много интересного о жизни поля и леса, о смене времен года, о лесных зверьках и птицах.Главный герой этой умной и увлекательной книги — маленький пони Педро; он приносит людям много неожиданностей и все время заставляет их быть начеку. Его веселые и смешные проделки, наверное, позабавят и вас.Ребята Германской Демократической Республики хорошо знают и любят эту книгу. В 1958 году она была удостоена Национальной премии.Для среднего и старшего школьного возраста.


Избранное

Творчество одного из крупнейших писателей ГДР Эрвина Штритматтера хорошо известно советскому читателю. В однотомник входит психологический роман «Оле Бинкоп» — классическое произведение о социалистических преобразованиях в послевоенной немецкой деревне, весь сборник лирических новелл «Вторник в сентябре», книга автобиографических повестей «Мой друг Тина Бабе» и избранные миниатюры из сборника «Себе на утеху». Некоторые произведения публикуются на русском языке впервые.


Туман

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Электричество

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бобы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.