Лавка чудес - [24]

«P.S. Упомянутый выше Китай – это Китайская Народная Республика, потому что другой Китай, или остров Формоза, – не что иное, как нелепая и опасная выдумка милитаристов».

«Лауреат Нобелевской премии восхищен инициативой «Жорнал да Сидаде» – под такой шапкой была напечатана статья о том, что «великий ученый из Соединенных Штатов восторженно поддерживает начинание нашей газеты», хоть и не сможет присутствовать на торжествах.

Доктор Зезиньо не скрывал своей досады: он твердо рассчитывал на прибытие Левенсона, а теперь придется ограничиться национальными гениями и провинциальными знаменитостями. Слабой заменой Левенсону, который, как до того сообщалось официально и переносилось молвой, «спешит к нам с территории североамериканского исполина», должен был стать профессор Рамос из Рио-де-Жанейро.

Могущественный баиянский редактор-издатель даже не подозревал, что Нобелевский лауреат едва не послал к черту свои лекции в Токийском университете вместе с приглашением Пекина, чтобы вернуться в Бразилию, чтобы снова увидеть голубовато-зеленое море и паруса рыбачьих ботов, и раскинувшийся на горе город, и его удивительных жителей, и высокую девушку – как же ее звали? – девушку, стройную как пальма, и ее губы, груди, бедра, живот, потому что забыть все это он был не в силах и хотел еще раз увидеть эту мулатку, словно сошедшую со страниц книг Аршанжо – возмутителя спокойствия Аршанжо, следы которого едва угадывались в таинственном городе Баия. Левенсон пробыл там три дня вместо запланированных двух – три дня и три ночи, – и вот какая нелепая и поэтичная мысль родилась у него после этого короткого путешествия: Аршанжо просто-напросто колдун, он сотворил эту девушку, чтобы ею доказать американцу истинность всего им написанного… Но как же ее все-таки звали? Энн, да, да, Энн, радушная и бесстрашная Энн – и этот идиот жених, что ходил за ней как пришитый…

– Послушай, кто этот мрачный тип, который следует за нами неотступно? Поклонник или шпик? – спросил ее тогда Джеймс Д., осведомленный о нравах развивающихся стран и их режимах, и показал на поэта Фаусто Пену, тенью бродившего за ними по пятам.

– Кто? Этот? – беспечно рассмеялась в ответ Ана Мерседес. – Это мой жених. Раз уж мы заговорили о нем… Помнишь, ты хотел нанять кого-нибудь для сбора материалов о Педро Аршанжо? Он тебе подойдет. Он социолог и поэт, у него есть талант и сколько угодно свободного времени.

– Если он пообещает немедленно приняться за работу и оставить нас в покое, то может считать, что контракт с ним подписан.

Дни были заполнены до отказа, неутомимый Левенсон вместе с Аной Мерседес обегал весь город, прошелся по всем его уголкам, улицам и закоулкам, заглянул в пышные синевато-золотые церкви. С кем только он не познакомился: с Камафеу де Ошосси, Эдуарде де Ижеша, местре Пастиньей, Маезиньей и Менининьей, Мигелем де Сантано Оба-Аре. Американец прятался от знаменитостей и отказывался от устраивавшихся в его честь обедов, ссылаясь на недомогание. Он не попробовал тонких блюд и не услышал приветственной речи знаменитого академика Луиса Батисты, но зато ел ватапу[38], каруру, эфо, мокеку из крабов, кокаду [39] и абакаши на рынке Модело, в ресторанчике покойной Марии де Сан-Педро, а из окна были видны рыбачьи лодки, скользившие на всех парусах по глади залива, груды разноцветных фруктов, разложенных на берегу моря…

Он побывал в Алакету, на кандомбле Олги, дочери Локо и Иансан, и воочию увидел описанных местре Аршанжо ориша и, не слушая объяснений жениха Аны Мерседес, приветствовал их радостно и сердечно. Ошала, опираясь на свой сверкающий посох, в танце приблизился к Левенсону и заключил его в объятия. А Олга показала ему алтарь – пежи. В баиянских одеждах и украшениях Олга, окруженная свитой иаво и жриц, казалась настоящей царицей. Как это писал Аршанжо? «…Они – царицы, когда стоят на улице у своих лотков с кушаньями и сластями, а когда выходят на кандомбле, они – царицы вдвойне…»

Когда же наступала короткая баиянская ночь – всего три ночи было у него! – американец и Ана Мерседес любили друг друга… Длинные ноги, смуглые груди, аромат тропиков, ее дерзкий, ее бесстыдный смех!…

– Сейчас узнаем, гринго, годишься ты на что-нибудь или это так, одна видимость, – сказала она в их первую ночь и сбросила с себя то немногое, что на ней было. – Я покажу тебе, что такое баиянская мулатка.

Праздник, равного которому нет, праздник смеха, праздник стонов… Что тут еще говорить?! Да и зачем? Знайте, дорогой доктор Зезиньо, что американский ученый Левенсон был готов забыть про Японию и про Китай – имеется в виду Китайская Народная Республика – и был готов принять ваше приглашение, чтобы еще раз увидеть город Педро Аршанжо, таинственную, колдовскую Баию.

Но доктор Зезиньо ничего об этом не знает, а если бы знал, то велел бы дать примерно такую шапку на странице своей газеты: «Великий Левенсон очень, очень скучает по Баии».

4

Те немногие современники Педро Аршанжо, которых случайно, а не в ходе планомерных розысков нашли репортеры, оказались застенчивыми стариками, простыми, совсем простыми людьми, и рассказывали они про своего доброго соседа, чуть-чуть полоумного и беспутного: у него была страсть все на свете записывать в тетрадочку, он внимательно слушал и охотно говорил сам, он искусно играл на гитаре и кавакиньо