Лавина - [75]

— Я и сам крестьянин, только вот эти гады немцы сожгли мой дом. Жена с ребенком по чужим людям скитается. На Ораве, а сам я из Липтова…

Когда Грнчиар принялся убеждать его, что немцев надо бить, Яно Плавка лишь пожал плечами. Боится он их, да и что они ему сделали плохого? И отца не обидели. Бывало, что вели они себя по-свински, верно, но ведь это война, он и сам поступал не лучше. Разве не он заколол поросенка старосты? С каким удовольствием солдаты его съели! Где же это было? Еще под Бистрицей. С тех пор прошло уже восемь или девять недель. А к чему все это? Сколько крови льется понапрасну!

В Стратеной Грнчиар попросил заместителя начальника штаба, чтобы молодого Плавку дали в его распоряжение.

— Ведь это я взял его в плен, — настаивал он, хватая Плавку за локоть, как бы боясь, что тот от него убежит.

В конце концов Грнчиар получил разрешение заняться подготовкой новичка. Ему очень хотелось пожать руку заместителю начальника штаба или обнять его, так он был ему благодарен, но вместо этого он лишь встал по стойке «смирно» и отдал честь. Задаст же он новичку жару! Теперь у него будет кем покомандовать. Он даже похвалился перед Спишиаком, что в штабе ему дали денщика.

Яно Плавка полностью покорился Грнчиару. Он не разбирался в партизанских званиях, но по поведению своего воспитателя решил, что он относится к числу самых главных. Яно еще больше утвердился в этом мнении, когда Грнчиар прошептал ему как-то раз с таинственным видом:

— Здесь никто не должен знать, кто я такой. Это тайна. Называй меня просто товарищем Грнчиаром.

Был сочельник, и Яно Плавка предался воспоминаниям. Свою маму он любил больше всего на свете и теперь размышлял о том, как было бы хорошо, если бы он незаметно сходил в Погорелую. Достаточно он валялся по казармам, достаточно прятался. Чего это его здесь все муштруют? Уже стемнело, когда он вышел из бывшей туристской базы, где постелью ему служил набитый соломой тюфяк, который он делил с Грнчиаром. Окно избы на противоположной стороне улицы было освещено. За замерзшим стеклом горели свечки на рождественской елке.

Яно Плавка долго дул через согнутые в трубочку ладони на чудесные цветы, нарисованные морозом на оконных стеклах. Иней растаял маленьким, не больше пятикроновой монеты, кружком, и тоска сжала сердце парня. Елка, яблочки, орехи в фольге, два стеклянных шара, хлопушка. Все это напомнило ему детство. Плавки жили бедно, но всегда находилось что-нибудь, чтобы положить под елочку для единственного сына, ну а остальное он получал, когда ходил колядовать. Как тогда было хорошо! Не было ни немцев, ни восстания, а теперь!.. Грнчиар пророчит, что мир идет к гибели, а поэтому надо торопиться перебить фашистов и гардистов, чтобы смерть их была потяжелей, собачья смерть, как говорят. Пожалуй, он прав. Придет фронт, прикажут — и все сожгут. Наверняка и их домик с хлевом.

Мимо него пробежала поджарая лиса и исчезла в щели под завалинкой избы. Яно Плавка подумал, что ей, должно быть, очень хорошо. Есть что пожрать, под избой тепло, вон как валит дым из трубы. Наверняка у нее там детеныши, наверняка теплое гнездо и, конечно же, нет вшей. Не то что у него. Лисе ничего не будет, даже если немцы прорвутся. Плавка начал завидовать лисе, но, когда услыхал, как в доме затянули песню, вновь прижался к раме окна и принялся мечтать о рождественской елке, о маме.

Ему показалось, что за спиной заскрипел снег, но он не обернулся, только подтянул висевшую на плече винтовку, которую вчера получил. Он и не подозревал, что за ним остановился Янко Приееол.

Янко не узнал Плавку. Он увидел лишь размечтавшегося партизана у окна, через которое светилась елка, и не хотел ему мешать. Постоял еще немного, а потом осторожно перешел на другую сторону улицы.

— Ах ты сопляк, черт бы тебя подрал! — Голос Грнчиара обрушился на Яно Плавку с такой силой, что он вздрогнул. — Ищу тебя по всей деревне.

Плавка виновато улыбнулся и отскочил от окна.

— Ну ладно, пошли, — торопил его Грнчиар, — поедем на санях. Какие-то фрицы справляют рождество в Корытной.

Перепуганный Плавка сел в сани. Грнчиар всю дорогу подбадривал его, рассказывал, как они нападут на немецкий дозор. Он говорил тихо, чтобы их не услышал Хлебко-Жлтка, который погонял лошадь.

В Длгой они остановились перед самой корчмой. Хлебко сказал, что он не пьет и лучше подождет их. Грнчиар с Плавкой вошли в заполненную дымом комнату, оперлись о стойку, и Грнчиар заказал два раза по сто граммов сливовицы. Они выпили ее одним глотком, а когда Плавка хотел заплатить, Грнчиар ударил его по руке:

— Цыц! Ты должен меня слушаться, а не платить. Здесь плачу я, — стукнул он себя кулаком в грудь и, понизив голос, добавил: — Знаешь, надо подкрепиться, когда идешь убивать.

Плавка вышел первым и украдкой спросил Хлебко:

— А вы тоже будете стрелять?

— Что?

— Ведь мы едем в Корытную ловить немцев…

Хлебко рассмеялся:

— Как это? Мы едем за картошкой на склад да за морковкой…

Когда Грнчиар впрыгнул в сани, Плавка схватил его за рукав и спросил, правда ли то, что говорит Хлебко. Но Грнчиар сердито покосился на него и пробормотал: