Лавина - [8]

— Это, собственно, говорит в его пользу. Если человек думает, а не мычит, тут не обходится без трудностей.

— Мы продадим завод. Что нам с братом делать с эдакой «лавиной»? Она нас задавит. Мы были на заводе самое большее раз пять. В детстве нам разрешали дарить работникам на рождество маленькие подарки, изображать младенца Христа. Вот и все.

— Можно войти в курс дела, — сказала Криста.

— Можно свободно говорить по-испански и все же не быть испанцем… Я не люблю этот завод, тетя Криста, мой брат тоже. И никогда не любили. С ранних лет он был для нас чем-то вроде вавилонской башни: все вкалывают, а один снимает сливки. Вот каким мы представляли отца.

— Завод до сих пор гарантировал вам и вашему брату беззаботную жизнь, — сказал я. — Благодаря этому заводу, этой «лавине», как вы его называете, вы регулярно получали то, о чем миллионы только мечтают. Конечно, вы можете его и закрыть, в нашей стране каждый имеет право поступать со своей собственностью, как ему заблагорассудится. По мне, так совсем закройте, денег у вас хватит до конца дней. А можете и продать, для вас это, очевидно, более выгодно.

— Конкурентам? С некоторыми из них я познакомился у нас в доме. Я знаю, что некий господин Вагенфур гоняется за нашим заводом, как дьявол за человеческой душой. Это был бы реальный и состоятельный покупатель. Но мне кажется, что спустя некоторое время он передаст предприятие своему американскому концерну. Я могу даже сжечь завод, почему бы и нет, если это не нанесет никому ущерба, и я не потребую ни пфеннига страховки.

— Но все-таки это предприятие вашего отца, дело всей его жизни. Насколько я знаю из газет, оно вполне конкурентоспособно, продукция, которую производит завод, продается во всем мире. Солидная работа, превосходное качество.

— Мой брат играет Моцарта, а я не Бертольд Байтц.

— Между тем это замечательный человек и почетный доктор университета в одной коммунистической стране, в Грайфсвальде. Это что-нибудь да значит.

— Но я не хочу стать почетным доктором, тем более в Грайфсвальде. Я хочу… Господин Вольф, вы знаете, кто убил моего отца?

— Не имею ни малейшего понятия.

— А почему именно на вашей колокольне?

— Это не моя колокольня, я здесь только живу, — сказал я.

Под вечер Саша распрощался, как всегда корректно и любезно. Моя жена не могла удержаться, чтобы еще раз не напомнить:

— Саша, у тебя достаточно воли и чувства ответственности, чтобы войти в курс любого дела.

— Знаю, но в том-то и сложность. Ответственность? За что?

Чуть позже глухо и раскатисто взревел мотор его тяжелого мотоцикла «БМВ». Одетый во все черное, Саша сидел на мотоцикле, как персонаж из фильма ужасов.

— Молодым людям нельзя доверять такие мощные машины, — сказала Криста.

Вечер был довольно прохладным, «лето века» заканчивалось.

Саша не проронил ни слова о целях своего визита. О вилле или о городской квартире Бёмера он ничего не рассказал, не сообщил он и о планах семьи на будущее. Но ведь дело, в конце концов, шло не о мизерном имуществе, а о большом наследстве.

— Ребята еще подумают, — сказала Криста, — еще определятся. Они немного беспомощны, но не глупы.

Вечером господин Бляйхер пригласил нас на гриль. Угощали жаренными на углях сосисками, шницелем и картофельным салатом, а в придачу ко всему был маленький бочонок пива. В течение вечера к нам присоединялись и другие соседи, которых Бляйхер приглашал, через забор, помочь справиться с едой и питьем.

— Наверное, последний раз в этом году мы так уютно сидим в саду. Барометр падает, — произнес он.

Я наслаждался вечером, забыл и о Саше, и о колокольне. Темное небо внушало доверие, звезды мерцали, как тлеющие огоньки сигарет; раскаленные угли в гриле медленно покрывались белым налетом. Ночь как бы прощалась с летом, с лихвой возместившим нам радость поездки на юг. Криста вязала, я медленно потягивал свое вино.

Промозглая погода, иногда с сильными дождями, еще больше приводила нас в уныние в последующие дни, поскольку зной и безоблачное небо мы привыкли воспринимать как само собой разумеющееся. Казалось, мы переселились в страну, не знающую холодов. Во вторую неделю сентября на город обрушился ливень, грозивший большими бедами. Низвергавшиеся потоки воды были столь мощны, что дом соседа, стоявший в пятидесяти метрах, просматривался только в очертаниях. Подвалы в домах затопило, дороги были перекрыты из-за наводнения, с деревьев срывало толстые ветви, автобусы и трамваи больше не ходили, и в центре города движение приостановилось на несколько часов.

В нашем саду дождь тоже посвирепствовал. Все георгины были поломаны, розы сбиты, землю из палисадника вымыло сквозь щели забора прямо на улицу. Кошка, мурлыкая, терлась о мои ноги, погода ее не радовала.

Под вечер раздался пронзительный звонок в дверь. Я выбежал в кухню и сквозь жалюзи увидел, что к нашему дому подъехал зеленый «мерседес». Ларс, как вышколенный шофер, держал раскрытой заднюю дверь; из машины вышли две молодые женщины. В дверь звонил Саша.

Подруг близнецов мы раньше никогда не видели; очевидно, они были из хороших семей, как и водится. Криста чрезмерно восторженно поздоровалась с нежданными гостями, при этом она бесцеремонно смерила взглядом молодых женщин. Знакомясь, я узнал, что девушку с пепельными волосами зовут Сузанна, а черноволосую Нина. Обе были смущены; возможно, близнецы привезли их сюда против их воли — может быть, лишь для того, чтобы наконец представить Кристе.