Лавина - [22]

Не произнеся больше ни слова, он включил газ и как сумасшедший снова помчался дальше.

Створки железных ворот были широко распахнуты вовнутрь. На правом столбе блестела большая прямоугольная медная табличка, на которой черными буквами было выгравировано: «Консультации по экономическим и организационным вопросам. Оборудование. Недвижимости. Капиталовложения за границей. Цирер и К°, коммандитное товарищество».

Войти в запущенный сад я не отважился. Пошел обратно к шоссе и прислонился к своей машине. Островки деревьев и кустарника вокруг виллы, холм и долина покрылись белой пеленой, но вскоре снег почернеет от копоти и ядовитых веществ, которые ежедневно сыплются с неба.

Кратчайшим путем я поехал домой.

— Тебе звонили, — сказала Криста, не спросив, заключил ли я договор и получил ли аванс. — Какая-то девушка спрашивала, не готовы ли наконец увеличенные фотоснимки. Очень нетерпеливая особа.

— У меня в кармане договор и чек на три тысячи марок, — перевел я разговор.

— Рада за тебя.

Она больше ничего не сказала. Равнодушие Кристы огорчило меня. В последние недели она не проявляла заметного интереса к моей работе, почти не спрашивала о моих планах. А ведь мы должны были ежеквартально платить три тысячи марок в погашение ипотеки и процентов по ней, которые висели на нашем доме, а заработок мой упал из-за решений коммунальных и земельных властей об экономии в области культуры.

Телефонный звонок оторвал меня от размышлений.

— Наверное, опять эта девушка, — сказала Криста.

Я поднял трубку.

— Не могли бы мы поговорить сегодня? Могу я к вам приехать?

— Нет, — торопливо бросил я.

Криста, растянувшись на тахте, листала иллюстрированный журнал.

— Значит, нельзя? Тогда приезжайте ко мне с увеличенными фотографиями. Но, пожалуйста, поскорее, если это возможно.

— Я буду у вас через полчаса.

Пять из десяти фотографий «человека в колокольне», как я называл покойного Бёмера, я увеличил форматом A4 и спрятал в бракованные листы, что было излишне, так как Криста никогда не заходила без спросу в мою рабочую комнату в подвале. Она ею не интересовалась.

Устоять перед голосом Матильды было свыше моих сил.

— Мне нужно опять отлучиться, Криста, — сказал я. — Закрутился с делами и забыл отвезти заказанные на увеличение фотографии.

— Какие фотографии? Поздно вернешься? Я хочу пораньше лечь спать. Сегодня был трудный день, а завтра мне уже в семь надо быть на ногах. В отеле у нас две конференции. Можешь мне завтра дать машину?

Я принес из подвала увеличенные фотографии, связал их, положив между двумя картонками, потом поцеловал Кристу в лоб. Она лишь мельком взглянула на меня.

— Впусти, пожалуйста, кошку в дом, если вернешься поздно.

По дороге в центр города я задавался вопросом: что произошло в нашем доме? Никогда еще Криста не проявляла такого безразличия к моей работе, как сегодня. «Рада за тебя», «Какие фотографии?» — ее слова обдали меня холодом. С тем же успехом она могла спросить: снег еще идет?

Едва я нажал на кнопку звонка, в замке послышалось жужжание, как будто Матильда поджидала прямо у двери. Я толкнул дверь в подъезд, на лестнице зажегся свет; я не сразу спохватился, что взбегаю по лестнице через две ступеньки, и только последний пролет преодолел степенно, как и подобает мужчине солидного возраста.

Матильда все в том же бордовом платье стояла в дверях и ждала меня. По тому, как судорожно она сжала в ладонях мою руку, я почувствовал, что она взволнованна.

— Я проявила назойливость? Вам было неприятно, что я позвонила? — Она провела меня в комнату и указала на кресло, в котором я уже однажды сидел. — Пожалуйста, покажите мне фотографии.

— Это не видовые открытки, — сказал я.

— За меня можете не опасаться.

Я опустился на колени и разложил на полу одна к другой все пять фотографий. Матильда склонилась над ними, так что я мог украдкой за ней наблюдать. Никаких признаков волнения не было заметно на ее лице, лишь на мгновение в глазах загорелся злой огонек. Она брала в руки одну фотографию за другой и рассматривала их, как покупатель товар, который хочет приобрести.

— Это не его костюм, но на все сто я не уверена. Еще на тех фотографиях небольшого формата это бросилось мне в глаза. Но я забыла вам сказать.

Она села на пол, по-турецки скрестив ноги, и снова стала перебирать одну за другой фотографии и откладывать их в сторону. Сохраняя самообладание, смотрела она на повешенного, который многие годы был ее любовником, ее отцом и дедом, нежно и ласково разглаживала фотографии правой рукой.

Этот жест напугал меня.

— И ботинки не его, и вообще все вещи чужие. Вы должны отнести эти снимки в уголовную полицию. Может, там они будут полезны.

— Слишком поздно.

— Разве не ваш долг передать фотографии в полицию?

— Я не могу. Как вы себе это представляете? Я со спокойной душой фотографирую человека в колокольне, несколько недель молчу, а потом прибегаю, вываливаю фотографии на стол и говорю: «Эти фотографии, может быть, помогут вам в расследовании». Тут уж в это дело впутали бы меня, вас, возможно, даже мою жену — нет, таких неприятностей я не могу ей причинить.

— Если вы не желаете передать снимки в полицию, значит, будем действовать сообща — ради него, — сказала Матильда, показав на полуметровую фотографию с траурным крепом.