Лавандовая комната - [75]

На пристани устроили дискотеку под открытым небом, и туда спешили группки молодежи в тонких платьицах или коротких джинсах и футболках, оттенявших их загорелые блестящие плечи.

Эгаре смотрел вслед этим девушкам и юношам. В их манере ходить – быстро, слегка подавшись вперед – он узнавал неутолимую жажду юности испытать что-нибудь новое. Скорее туда, где ждут приключения. Эротические приключения! Смех, свобода, танцы до утра, босиком на холодном морском песке, с разгорающимся огнем где-то внизу живота. И поцелуи, которые остаются в памяти навсегда.

Сен-Сир и Ле-Лек с заходом солнца слились в одной сплошной вечеринке.

Ночная жизнь юга. Компенсация за дневной зной, от которого кровь в жилах превращается в тяжелую густую ртуть.

Усыпанный домами и утопающий в пиниях отвесный берег слева от Жана горел рыже-золотистым маревом, вдали оранжево-голубой тесьмой врезался в небо горизонт. Море тяжело дышало сладковато-солоноватой свежестью.

Когда Жан доел мидии и принялся выскребать из горшочка остатки пряного сливочного соуса с привкусом морской воды, море, небо и земля на несколько мгновений погрузились в одну и ту же сизо-серую синеву, окрасившую воздух, вино в бокале Эгаре, белые стены и набережную в холодные тона, а людей превратившую в говорящие каменные скульптуры.

Белокурый парень, словно сошедший с рекламы серфинга, убрал со столика грязную посуду и привычным жестом поставил перед Жаном мисочку с теплой водой для мытья рук.

– Десерта не желаем?

Его слова прозвучали вполне дружелюбно, но в них нетрудно было расслышать и другое: «Если нет, то – до свидания! Мы этот столик можем оприходовать еще как минимум два раза».

Но Эгаре, несмотря на это, чувствовал себя превосходно. Он наелся и напился моря, о чем уже давно мечтал. К тому же внутренняя дрожь немного улеглась.

Он оставил недопитым вино, бросил на блюдце со счетом банкноту, пошел к своему пятнистому «рено» и опять поехал вдоль побережья.

Когда море скрылось из виду, он упрямо повернул на следующем перекрестке направо и съехал с автомагистрали. Вскоре море вновь замерцало в лунном свете между пиниями, кипарисами, искривленными ветром соснами, домами, отелями и виллами. Он ехал по пустым улочкам какого-то необыкновенно красивого городка. Роскошные разноцветные виллы. Он не знал, что это за городок, но точно знал, что был бы рад проснуться здесь завтра утром и купаться в море. Пора было озаботиться поисками пансиона или хотя бы подходящего места на берегу, где можно было бы развести костер и переночевать под открытым небом.

Когда он ехал вниз по бульвару Фредерика Мистраля, машина вдруг начала издавать какие-то странные, свистящие звуки – «вуй-й-и-и», – потом раздался громкий хлопок, мотор закашлялся и заглох. Эгаре едва успел, воспользовавшись последними остатками инерции, направить машину на обочину.

Здесь старый «рено» и испустил дух. Он даже отказался издавать характерный электронный щелчок, когда Эгаре поворачивал ключ в замке зажигания. Он явно тоже твердо решил остаться здесь.

Мсье Эгаре вылез из машины и осмотрелся.

Внизу он обнаружил маленькую бухту, над которой громоздились виллы и пансионы, растянувшиеся на полкилометра к центру городка. Над водой мерцал оранжево-голубой свет. Эгаре взял из машины дорожную сумку и пошел к берегу.

В воздухе был разлит живительный покой. Никаких дискотек. Никаких машин. Даже море здесь дышало тише.

Минут через десять, пройдя мимо старых маленьких вилл с цветущими садами и выйдя к странной четырехугольной сторожевой башне, вокруг которой более ста лет назад выстроили отель, он вдруг понял, куда попал.

Это же надо – не куда-нибудь, а именно сюда! А впрочем, в этом была определенная логика.

Он благоговейно приблизился к пристани, закрыл глаза, чтобы лучше прочувствовать этот запах. Соль. Морская даль. Рыба.

Он открыл глаза. Старая рыбацкая гавань. Десятки цветных маленьких суденышек, покачивающихся на темно-синей шелковой воде. Дальше на рейде – ослепительно-белые яхты. Дома – не выше пяти этажей – выкрашены в пастельные тона.

Та самая, старая рыбацкая деревушка. Днем залитая солнечным сиянием, в котором все краски горят еще ярче, ночью под пологом звездного неба, а вечерами – утопающая в мягком розовом свете старомодных фонарей. Вон там – рынок с желтыми и красными навесами под пышными платанами. Между ними – люди, умиротворенные солнцем и морем, с задумчиво-мечтательными взглядами, словно слившиеся со столиками и стульями старых баров и новых кафе.

Крохотный мир, в котором нашли приют и защиту уже немало беглецов.

Санари-сюр-Мер.

37

Катрин (фамилия знаменитого «Ле П., ну, вы знаете»)

рю Монтаньяр, 27, 75011, Париж

август, Санари-сюр-Мер

Дорогая далекая Катрин!

К этому моменту я насчитал двадцать семь оттенков моря. Сегодня оно было зеленовато-синим. Женщины в бутиках называют этот оттенок «петроль», а уж они-то знают толк в таких делах. Я называю его «влажная бирюза».

Море, Катрин, может звать. Оно может царапаться, как кошка, или бить лапой. Оно может подлизываться и ласкать тебя, оно может быть гладким зеркалом, а потом вдруг разбуяниться и начать манить серфингистов гребнями своих свирепых грохочущих волн. Оно каждый день – другое; чайки в шторм кричат, как маленькие дети, а в солнечные дни – как глашатаи красоты: «Дивно! Дивно! Дивно!» От красоты Санари можно умереть и даже не заметить этого.