«Лав – из» - [22]

– Не знаю…

– А я знаю! Права! Пирожок с картошкой переживет и меня, и тебя! Ты, Жанка, расширяй бизнес с мужиками, а мои пирожки оставь в покое.

– До завтра, Виктория Викторовна, – говорит Жанка уже в коридоре, но та ее не слышит. Продолжает говорить сама с собой:

– Ты глянь на нее! Пирожков с мясом захотела! С мясом! А где я ей столько мяса наберу? Времена-то какие пошли. Сейчас все мяса хотят.

Ночь.

Жанка верит в Бога. Она стоит в одной ночной сорочке напротив окна и молится. В комнате темно. Постель расстелена и уже ждет Жанку, готова принять ее в теплые уютные объятия. Но Жанка не спешит. Она молится.

В комнате нет ни одной иконы или образа. Жанка привыкла молиться, глядя в окно, так, словно окно – это икона. Словно в окне – лицо Бога.

– Я верю в Тебя, – шепчет Жанка себе под нос, – я очень верю в Тебя. Но скажи, почему ТЫ не веришь в меня?

Окно молчит.

В окне ничего не видно. Абсолютно ничего. Ночи в Мироновке одинаковые во все поры года, даже в мае. Такие же темные и одинокие.

У Жанки по щекам текут слезы. Она сжимает изо всех сил ладони, сложенные для молитвы, аж судорогой сводит запястье.

– Я столько лет в Тебя верю, – шепчет Жанка, – а Ты так никогда мне и не помог. И не нужно тут разводить демагогию, что вера должна быть бескорыстна. Я прошу – помоги мне хоть раз! Никогда ничего у Тебя не просила, а теперь прошу. ДАЙ МНЕ ЕГО!!!

Жанка встает перед окном на колени.

– Дай мне его, прошу Тебя!

Окно молчит. Жанка вытирает слезы и ложится на кровать, но сон не приходит.

Лицо Бога – доброго и бородатого – зависает над Жанкой в воздухе. Жанке становится легче.

– Ты добрый, – говорит она. – Ты поможешь мне, я знаю. Ты жалеешь меня, правда? Пойми, я не прошу о помощи из слабости. Я сильная. Я могу прожить и без него. Но зачем, Боже? Я часто себя об этом спрашиваю. Зачем? Разве эта жизнь мне дана для того, чтобы от всего отказываться?

Темнота в комнате становится не такой густой и безнадежной. Жанка с отрадой всхлипывает.

– Я уже целый год терплю. Целый год украдкой за ним наблюдаю. Изучила все его привычки и график работы. Несколько раз он покупал у меня пирожки с картошкой, несколько раз я отважилась посмотреть ему прямо в глаза. И ничего, Боже. Я для него не существую.

Бородатая Божья голова, причмокнув, покачивается из стороны в сторону. Сейчас она как раз на карнизе, и Жанка на мгновение даже испугалась, чтоб карниз под такой тяжестью не обвалился.

– Но самое худшее, мой Боженька, – продолжает Жанка, – это то, что я должна держать все в себе. Уже целый год молчу. Тебе – тому, кто вначале был словом, – этого не понять. Когда хочешь кричать, пищать, визжать, вопить, но не смеешь. Как меня душит! Как болят у меня от молчания легкие, и горло, и внутри, и вот здесь, – Жанка тычет пальцем куда-то себе под ребра. – Как у меня болит мое молчание, если б Ты только знал.

Жанка всматривается в полунощную тьму своей спальни, и ей кажется, что Бог прижимает к губам указательный палец правой руки, давая знак, чтоб Жанка молчала. Чтобы помолчала еще совсем немножко.

– Нет-нет, – успокаивает Бога Жанка, – поверь мне, я молчала год, помолчу и больше. Это не проблема. Теперь я буду молчать сколько скажешь. Но перед тем, как улететь отсюда, пообещай, что скоро все будет хорошо. Ну пусть что-нибудь изменится… в… моих… с… ним… отношениях…

Бог обещает. Жанка видит этот его жест обещания так же ясно, как вы видите Жанку. Ее сердце вдруг становится спокойным и сладким, как плод манго. Жанка вскакивает с постели и включает в комнате свет. Ее переполняет радость ожидаемой победы. Еще немного. Немножечко. Крошечка времени, а потом – выстраданное счастье.

Жанка открывает платяной шкаф, берет оттуда любимое платье и кружится с ним посреди комнаты. Мчит к зеркалу в ванной, долго рассматривает себя в профиль и анфас, и ей кажется, что большей красавицы нет на всем белом свете. По крайней мере в Мироновке – точно. И в Вене. Как это Жанка не замечала этого раньше? Ведь она красива. Очень красива.

– Я поняла Тебя, Боже, – шепчет Жанка, подкрашивая губы бордовой губной помадой, – я все поняла, дважды повторять не надо.

Жанка достает из потрепанной, посыпанной блестками косметички тушь и тени для век «Ruby Rose».

– В последнее время я совсем за собой не слежу, это правда. Честно говоря – этими тенями я ни разу так и не пользовалась. Купила их на свадьбу племянницы, но в день свадьбы шел дождь, и я побоялась краситься, чтоб потом не поплыло по физиономии. А тени – только посмотри, сколько их тут всяких разных! Попробуй выбери! Наверное, для первого раза накрашусь голубыми. В каком-то кино слышала, что голубых теней много не бывает. В кино это говорила такая вся расфуфыренная модница. Видно, знала, что говорит.

Жанка от души накладывает на веки голубые тени «Ruby Rose», а потом красит ресницы черной тушью. Эта тушь давно уже не хранит на коробочке название производителя. Она была куплена в начале 80-х Жанкиной матерью, а потом досталась в наследство Жанке вместе с косметичкой.

– Завтра нужно будет купить лак для волос. Посмотри – волосы как водоросли. Сделаю начес и покрою лаком. А может, даже загляну в парикмахерскую. Хотя нет, сначала к стоматологу.