Лауданум Игитур - [4]

И снова черная жемчужина вздохнула в объятиях огня и умерла, став золотой и белой.

В конце концов, ему пришлось вернуться в армию по той причине, что места себе он так и не нашел. Война застала его в Таджикистане, на базе Чирчик. Вскоре из Афганистана повалила искореженная техника, набитая ворованным, контрабандным барахлом. Иногда ему приходилось видеть эти замусоленные ковры и дешевые японские «мыльницы» и он удивлялся, почему никто не везет то, что действительно является мерилом всех ценностей, они что, не понимают? Похоже, не понимают. Похоже, Магомету придется идти к горе. Но ему совсем не хотелось торчать в каком-нибудь вонючем афганском гарнизоне или палаточном лагере, он был сыт этим по горло. И не улыбалось ковылять на одной ноге по двору госпиталя под презрительно-жалостливыми взглядами санитарок. А сдохнуть по приказу — не хотелось тем более. К тому времени он давно уже вел свою войну. И точно знал, что деньги — это единственное, за что стоит воевать.

«Царандой» — так называлась афганская милиция.

«Царандой» организовывали советские менты после того, как демократы выгнали Ментов немецких, служивших инструкторами в старой афганской полиции.

Ему удалось попасть в «Царандой» благодаря тому, что он говорил по-таджикски лучше, чем военные переводчики, нанятые МВД. Таджикский — один из трех основных языков Афганистана. В «Царандое» служили в основном афганские таджики и узбеки, очень понимающие люди. Многие из них имели родственников на советской стороне. Это были самые здравомыслящие, веселые и храбрые люди из всех, с кем ему приходилось иметь дело. Они хорошо знали, зачем пришли и чего хотят. Они хотели хорошо жить и не хотели плохо умирать. Больше смерти они боялись нищеты. Собственно, все они были разбойниками. Но, по сравнению с ними, «шурави» были угрюмыми, вороватыми и подлыми дебилами.

Дела шли хорошо, дела шли просто великолепно. Еще не было настоящей наркоторговли и не было компетентных служб, толковой таможни, все контролировали туповатые и продажные армейцы. Не было нужды тянуть опий за пределы Таджикистана, в котором спрос намного превышал предложение и опий растворялся, как … как опий в воде. Не было нужды возиться с героином — таджики предпочитали традиционный продукт, но «сырцом», то есть в смоле или в кусках опий тоже не возили, а возили «коричневым», то есть, отфильтрованным сухим остатком. Чужих в этом деле не было, все шло через и переходило в свои руки. Самоснабжение не требовало затрат, было элегантным по форме и традиционным по существу — разбой на большой дороге.

Нарготорговля в Афганистане издревле считалась делом достойным и уважаемым. Она находилась в руках или под протекцией местных феодалов. Поэтому торговцы свободно ходили туда-сюда со своим товаром, ничего не опасаясь. С приходом же «шурави» все изменилось. Советское военное руководство, заботясь о здоровье афганцев, считало своим долгом преследовать караваны. Но, «шурави» существовали, в основном, на дорогах. Влево, вправо от дороги были либо «камень», горы, либо страшная и ненавидимая «зеленка», которая, по сути, была просто густо населенной местностью в обрамлении зеленых полей, садов и огородов. Впрочем, стреляли чаще всего именно оттуда. Там легче было спрятаться и легче уйти, раствориться среди «мирного» населения. На «камне» же любая вооруженная группа была, как на ладони для вертолетов. Однако, нападение из «зеленки» приобрели систематический характер как раз после того, как советские выбили и выжгли придорожные поселения — ради профилактики. Теперь моджахеды могли атаковать из развалин и брошенных садов, не опасаясь подставить своих родственников.

Как бы то ни было, но дороги оказались закрыты для караванов. Ровно, как и горы — из-за непроходимости. Поэтому, ходили они ночью по «зеленке» среди сочувственно или завистливо-сочувственно настроенного населения. В любом случае, там их никто не трогал потому, что у ханов была возможность наказать беспредельщиков. Но не «царандойщиков». Сложности, однако, существовали. Во-первых, товар надо было изъять конспиративно, то есть, не предъявляя руководству. Во-вторых, надо было уйти с товаром живыми. В-третьих, надо было знать, где и когда пройдет караван. До поры до времени все три вопроса решались успешно, как своими силами, так и при содействии помощников.

В ту ночь они вышли на перехват по информации осведомителя. Особых трудностей не предвиделось. Предполагалось, как обычно, обойтись без кровопролития, то есть, товар отобрать, а караванщикам дать коленом под зад. Если не окажут сопротивления. Если окажут — по обстоятельствам.

Они зажали караван на узкой дороге, между фисташковой рощей и заброшенным садом. Быстро посшибали людей на землю и обезоружили. — Начальник, — сказал бледный, как смерть караван-баши, — Начальник, позволь поговорить с тобой наедине. — Он пожал плечами. Он понимал, что речь пойдет о выкупе. Выкуп его не интересовал. Но он отошел с этим человеком в сторону от группы.

— Ты, сын шакала! — задыхаясь, зашипел караван-баши и схватил его за грудь, — Что ты делаешь? — Он опешил. Ярость и злоба торговца были понятны. Но какое он имел моральное право на возмущение? Он оторвал от себя цепкие пальцы. — Ты — Аль-Джиддай, — трясясь, зашептал непонятное караван-баши, — У тебя знак на руке. Ты не имеешь права меня трогать! — Его разум отказывался ухватить происходящее, но душа поняла. — Я не могу отпустить тебя, — тихо сказал он, — Со мной люди. — Какое тебе дело до этих собак?! — торговец затряс кулаками, — Убей их! — Я не могу, — ответил он. — Тогда ты сам умрешь, — вдруг успокаиваясь, сказал караван-баши. И больше он ничего не помнил.