Латышские стрелки в борьбе за советскую власть - [148]

Белогвардейское командование хотело похвастаться перед своими хозяевами и убедить их в том, что на фронте достигнута крупная победа, чтобы затем выклянчить у Антанты новые денежные займы, снаряжение и продовольствие, необходимые для продолжения войны против красных. Было очевидно, что именно с этой целью белые организовали комедию с пленными, собрав их со всех участков фронта, не забывая одновременно проповедовать о своей гуманности – вот, дескать, они даже таких зверей, как латыши, берут в плен.

Осмотр пленных нисколько не порадовал ни русских белогвардейцев, ни их иностранных хозяев. Вид у пленных был ужасный, особенно у нас, латышей и венгров: мы уже третий день ничего не ели, все были босые, полуголые, кое-кто в одном рваном нательном белье, некоторые с перевязанными головами и руками, причем грязные повязки запылились до черноты.

Наши тела, едва прикрытые лохмотьями, были покрыты толстым слоем пыли, только зубы и глаза сверкали. Вид у нас был действительно страшный. Хваленая «победа» белых на Александровском направлении, судя по этим небольшим группам пленных, походила не на победу армии, а скорее на бандитское нападение с целью грабежа.

Белые генералы рассказывали своим хозяевам на английском, французском, немецком языках, что Красная армия в целом походит на эту группу пленных, которую они видят здесь, т. е. что вся она одета в лохмотья, разута и т. д.

Один из штатских обратился к какому-то генералу с вопросом: «Скажите, господин генерал, если Красная армия находится в таком ужасном положении, как мы видим здесь, чем тогда объяснить то, что при окружении из всего латышского полка удалось пленить только 53 человек, среди которых многие – ранены?» Генерал, разведя руками, мог только ответить: «Вот видите, такие уж они есть, эти красные».

Один из штатских спросил у нас по-немецки, действительно ли мы в такой одежде служим в Красной армии. Среди стрелков был кое-кто знавший немецкий язык. Они пояснили, что из всего полка в живых остались только 53 человека, что, попав в плен, мы были раздеты для расстрела, но это не успели исполнить, так как был получен приказ отослать нас в штаб и повесить. Наши стрелки не забыли добавить также, что мы не ели уже третий день. Из этого можно было видеть истинную цену гуманности белых. Иностранцы с большим недоверием слушали и рассматривали стрелков. Генералы и офицеры были весьма недовольны.

Затем высшее начальство и представители Антанты двинулись к стоявшим рядом венграм, среди которых были знающие французский язык. Венгры подтвердили то же самое, что сказали мы, и еще подробнее рассказали о зверском и варварском обращении белых с пленными и ранеными на фронте. Генералы и их хозяева чувствовали себя неловко. Ложь о положении в Красной армии была разоблачена. Белым не удалось скрыть грабительских подвигов своей армии на фронте.

Осмотр пленных окончился. От гуманности белых не осталось ничего – их безжалостное и бесчеловечное обращение с тяжело раненными было очевидно для всех, кто участвовал в осмотре. Хозяева белогвардейцев сами отлично знали, что они делают с пленными. Был известен приказ генерала Врангеля: красных латышских стрелков, комиссаров, командиров, коммунистов и евреев в плен не брать – уничтожать на месте.

После всей этой комедии латышей и венгров поместили отдельно от остальных пленных во дворе большого деревенского дома, где нам в первый раз позволили умыться и после трех дней голодовки выдали немного супа и по куску хлеба.

В этом селе местные жители были немецкие колонисты, которые симпатизировали нам, пленным, и всячески старались помочь: дали ведра, мыло и полотенца, чтобы мы могли помыться, и даже одежду тем, кто был совсем раздет. Они снабдили нас и хорошим пшеничным хлебом. Это нам пришлось очень кстати, так как, съев «казенный паек», мы остались голодны.

Белогвардейцы, охранявшие нас, запретили местным крестьянам давать нам хлеб и одежду, но жители села находили способы пробраться к нам. Надо сказать, что кое-кто из белогвардейцев, стоя на посту, только изображал суровость и строгость, а в действительности сквозь пальцы смотрел на наши связи с местными жителями, доставлявшими нам еду.

Очень хотелось курить. Кое-кто из нас сохранил табак, но не было ни бумаги, ни спичек. Я в то время очень слабо знал русский язык. Я обратился к одному из солдат нашей охраны, который стоял неподалеку, свертывая себе закрутку, и сказал, как это было обычно принято у нас: «Товарищ, дайте кусочек бумаги». Это было как масло в огонь. Негодяй оказался истинным белогвардейцем – он покраснел как рак и принялся нагайкой обрабатывать мою голую спину, выкрикивая: «Вот тебе товарищ!» Следы от этих ударов сохранились еще по сей день. Я не понимал, за что он меня так безжалостно избивает. Тогда старшие товарищи объяснили мне, что белогвардейцев нельзя называть товарищами, они, дескать, господа.

Так белогвардейцы научили меня говорить по-русски, и в первый же раз с помощью нагайки я понял разницу между словами «товарищ» и «господин». Глядя на бородатого белогвардейца, который выглядел как типичный кулак, я подумал: подожди ты у меня, «господин», придет время и, если останусь жив, я с тобой еще поговорю!