Ласточка - [2]

— Тетя Феня, — взмолилась Даша, — я же не хотела этого.

— И не оправдывайся, обе мы одинаково виноваты. Загубили лошадь — и все.

Снова обращаясь к Юре, женщина продолжала рассказ:

— В дороге Ласточка отставать стала, но шла. А сейчас совсем легла, видно невмоготу стало. Как с ней быть? Что с ней делать?

— В колхоз отдать, в Петровки! Тут не больше трех километров. Они возьмут, — сказал Юра.

— Мы знаем, что возьмут — колхоз колхозу всегда поможет, да как туда доставить? Она с трудом поднимается и снова ложится. Я вот и приходила к вам, думала, нет ли кого из старших, хотела попросить у вас оставить ее дня на два, дать ей отдохнуть малость, и чтобы потом свели в колхоз.

— А к нам на двор она пройдет?

— Сюда-то как-нибудь доведем, тут совсем рядом.

— Давайте, ведите, — решительно сказал Юра. — Я сам буду за ней ухаживать, пока поднимется. Вы ведите Ласточку, а я пойду место приготовлю в дровянике.

— А домашние не будут тебя ругать? — спросила Даша.

— Нет, мама ничего не скажет. Я же оставлю ее ненадолго, пока немного поправится.

Юра помчался к себе на двор, открыл дровяник, разобрал в нем немного, постелил на полу соломы, как это делал для коровы, положил к стенке охапку свежего сена.

Пока он возился в дровянике, тетя Феня и Даша ввели во двор понуро опустившую голову Ласточку. Это была высокая лошадь, и Юра с беспокойством подумал, пройдет ли она в дверь дровяника. Но все обошлось благополучно. Ласточка, как только ввели ее в дровяник, легла.

— Тетя, а почему ее назвали Ласточкой? — спросил Юра.

— Уж очень она резвая была жеребенком, быстрая, как ласточка. За это ей и кличку такую дали, — ответила тетя Феня.

Когда уже собрались уходить из дровяника, Даша наклонилась над лошадью, погладила ее шею и прошептала:

— Ласточка, моя Ласточка.

Потом быстро поднялась и, не глядя ни на кого, зашагала со двора к табуну.

Юра понял, что Даше очень тяжело, что ей больно расставаться с лошадью.

Тетя Феня записала адрес Юры и Петровского колхоза, оставив, в свою очередь, адрес колхоза, куда направлялся табун. Уходя, она крепко пожала Юре руку, как взрослому, и сказав, что как только доберутся до места, она напишет ему, просила немедленно ответить, как здоровье Ласточки.

— Немцы все равно долго не удержатся, — сказала она. — А мы, когда будем вертаться домой, заберем Ласточку, если останется жива-здорова.

Через несколько минут дорога запылила: табун двинулся дальше.

Вечером, после ужина, когда уже собрались ложиться спать, Юра сказал матери:

— Мама, а у нас в дровянике лошадь.

— Какая лошадь? — удивилась мать. — Чья?

— Ласточка, — ответил Юра и рассказал обо всем происшедшем.

— Только знаешь, мама, что я думаю? Мы не отдадим ее в колхоз, там и так работы много, людей, говорят, не хватает, а Ласточка очень больная, лишний человек понадобится для ухода. Я сам буду за ней ухаживать. Знаешь, как будут рады тетя Феня и Даша, если она поправится?

— Нет, что ты, разве можно?! — ответила мать. — Тут одна вода замучает. — А потом — ведь ее кормить нужно. А взрослой лошади знаешь, сколько кормов требуется? Нашего сена и на пол зимы не хватит.

Она зажгла фонарь и вместе с Юрой пошла в дровяник. Ласточка по-прежнему лежала, вытянув шею. К сену и не прикоснулась. При свете фонаря худоба лошади казалась еще страшнее.

— Ее скоро не поднять, — сказала мать. — Такой худой лошади я никогда в жизни не видела. А кашляет, бедняжка, словно человек.

Возвратившись в дом, она согрела на примусе воды и понесла лошади.

— Попила немного. А пить-то, видно, очень ей хочется, ноздри горячие, огнем от них пышет, — сообщила она Юре, войдя в комнату.

Юра долго не мог заснуть. Перед его глазами появлялись то Ласточка, то тетя Феня с Дашей, то снова Ласточка.

Мальчик понимал, что мать сказала правду. Им действительно лошади не прокормить, потому что сена запасли только для коровы.

Рано утром Юра забежал в дровяник. Лошадь лежала, а сено оставалось нетронутым.

— Ты кушай, Ласточка, — сказал он, — поправляйся.

Словно отвечая на его ласку, она слегка приподняла голову и тихо заржала. Потом снова запрокинула голову, закрыла глаза и хотя Юра гладил ей шею, почесывал за ушами, оставалась безучастной.

— Что же у тебя болит, Ласточка? Где болит? — спрашивал ее мальчик. — Ты потерпи, мы сегодня на звене поговорим и что-нибудь придумаем. Вот одну тебя оставлять не хочется, а иначе нельзя — в школу нужно. Не обижайся, что остаешься одна, без присмотра.

Хотя по плану в юрином звене собрание намечалось не сегодня, а через день, Юра не стал ждать и объявил ребятам, чтобы остались после уроков на внеочередной звеньевой сбор.

В четвертом классе «а» в тот день было всего четыре урока. Когда прозвенел последний звонок и в классе остались только ребята второго звена, Юра, не теряя времени, приступил к делу.

— Оставил я звено затем, чтобы посоветоваться и решить, как быть в таком деле. Вчера мимо нашей будки колхозники из-под Воронежа гнали табун скота. Одна лошадь у них заболела. Итти никак не может. Упала и лежит. Здорово заболела, чуть дышит. Я ее у себя оставил, в дровянике. Худая-худая. И все стонет.

— Чудак, чему позавидовал, — скривив насмешливо губы, сказал Семен Половинкин. Он был своенравным, грубоватым мальчуганом, за что ему нередко доставалось и от Юры и от всего звена. Семен считал, что Юра всегда к нему придирается, и недолюбливал своего звеневожатого.