Ласточ...ка - [6]

Так вот ту женщину Ольга увидела года через три. Она ее даже не узнала сначала – женщина постарела и была с ребенком. Мальчик Степа плакал и капризничал. Ольга делала ему бумажные самолетики. Мама Степы тоже все время плакала. Только Степа плакал громко, а его мама – тихо. Ольга еще удивлялась – как можно так плакать. Беззвучно. Только слезы льются.

Иногда Ольга совсем не понимала отца и эту женщину. Они шли по бульвару. Ольга следила, чтобы Степа не упал. Они шли впереди, оставив отца с женщиной сзади. Степа лопаткой ковырял талый снег, и Ольга обернулась. Отец что-то засовывал в карман пальто женщины. Женщина вытаскивала и пыталась засунуть в карман Ольгиного отца. Потом она вытащила это что-то – какую-то красную бумажку – и бросила на дорогу. Мимо проходил парень. Он поднял бумажку и бросился бежать. Отец побежал за ним. Женщина перестала плакать и засмеялась. Смеялась она так, как будто плакала. Ольга догадалась, что бумажкой были деньги.

Ольга начала догадываться, что Степа – сын ее отца. Но никак не могла получить подтверждения догадки. Вот если бы отец взял Степу на руки или поцеловал его – тогда да, точно сын. Но отец никогда так не делал. От Степы тоже толку было мало. Он мог бы назвать Ольгиного отца папой. Но Степа вообще плохо говорил. И даже маму мамой не называл. Обращался ко всем сразу – «хочу», «дай», «не буду»… Поэтому Ольга сомневалась. А у женщины спросить стеснялась. Еще она немножко боялась Степу. Вспоминала заспиртованных младенцев из музея и гадала: неужели и Степа был таким? Наверное, был. У него огромная голова, как у тех.

Отец перед встречами с этой женщиной всегда заводил Ольгу в детский отдел магазина. Пока Ольга выбирала что-нибудь себе и Наташе – так требовал отец, хотя у Ольги никакого желания выбирать игрушку сестре не было и она выбирала что-нибудь похуже, – отец стоял у витрины «для мальчиков». Мог полчаса выбирать между синей машинкой и красной. Ольга выбирала себе бабочку на веревочке, которая машет крыльями. В результате Степа реагировал на бабочку, оставаясь к машинке равнодушным. И Ольге приходилось отдавать ему свою бабочку. По справедливости она решала оставить себе то, что выбрала для Наташи. И радовалась тому, что Наташа осталась без подарка. Она, раскусив несостоятельность отца в выборе игрушек и вкусы Степы, стала выбирать «для Наташи» самое красивое – заводную куклу или набор для вышивания. Выбирала как себе. Машинки отец приносил домой – не выбрасывать же. Мать орала, что отец даже игрушку для девочки не может купить нормальную. Хотя Наташа как раз была рада новой машинке. Она устраивала гонки, пробки, аварии.

Такие же гонки, пробки и аварии уже на собственной машине она устраивала, став взрослой. Слава богу, что ни отец, ни мать не дожили до того момента, когда Наташа разбилась, влетев на полной скорости в столб. Авария была ее любимой игрой: новенькая машинка врезалась в столб – ножку стола. Переворачивалась несколько раз – Наташа даже изображала звук переворачиваемой машины: «вжиу, вжиу» – и с высоты падала на линолеум – «тыдыжь». Только в детской машинке не было водителя, а в машине настоящей сидела Наташа.

Ольга сама вспомнила про машинки, в которые в детстве играла сестра, не сразу. Много, много позже. Но Пете так про это и не рассказала.

Петя был самым больным пинком от сестры, который получала Ольга. Петя учился в их школе, только двумя классами старше. И был последним в очереди желающих проводить Наташу до дому. Он всегда шел сзади – жили они в соседних домах, так что по дороге. Петя влюбился в Наташину спину – натянутую и гибкую. Шел и сверлил ее взглядом. Наташу провожал очередной поклонник. Петя смотрел, как Наташа выгибает позвоночник, уворачиваясь от наглой или робкой, в зависимости от кавалера, руки.

Однажды Пете почти удалось ее проводить – в тот день, когда он ободрал на школьном дворе куст едва зацветшей сирени и подарил букет Наташе. Но Наташа его не дождалась. Петя стоял в кабинете завуча, куда его вызвали за порчу зеленых насаждений, и в окно видел, как она уходит с его букетом и с другим.

Петины родители – биологи – эмигрировали в Америку в те годы, когда уезжали, не зная куда, но зная, что навсегда. Петю оставили в Москве на перепуганную двоюродную сестру по отцовской линии – Генриетту Моисеевну. Обещали забрать, когда устроятся. Но прошел год, два. Родители Пети сгинули. Тетя Геня обращалась к племяннику всегда одинаково: «Бедный мальчик», – неважно, о чем шла речь в дальнейшем. «Бедный мальчик, иди есть», «Бедный мальчик, ты уроки выучил?», «Бедный мальчик, вынеси мусор». Петя не задумывался над смыслом – он был слишком мал, когда уехали родители, и факт «бросания» в его памяти не остался.

Тетя Геня была старой девой. Если бы не было Пети, тетя Геня точно вышла бы замуж и родила своих детей. За ней ухаживал юноша из приличной еврейской семьи – Илья. Водил ее в музеи и в консерваторию. За свиданиями следила мама юноши – Эсфирь Львовна. Делала это тактично, чтобы Геня не заметила. Для конспирации приходила на выставку с подружкой или брала билеты на концерт в амфитеатр, если Геня с Ильей сидели в партере. Но Геня замечала. Спиной чувствовала на себе ее взгляд и взгляд подружки.