Ласковый голос смерти - [11]

Я взглянула на список. Двадцать четыре человека, все найдены мертвыми, в одиночестве, какое-то время спустя после смерти. К несчастью, поскольку такие покойники не считались жертвами преступлений, параметры вроде возраста и пола оставались недоступны, но после просмотра нескольких отчетов стало ясно, что далеко не все они были стариками.

Проделав аналогичный поиск по 2005 год включительно, я вывела данные в таблицу. Результаты оказались весьма интересными — всего три разложившихся тела за весь 2005-й. За семь лет между 2005 и 2011 годом нашли двадцать два тела — больше всего в 2010-м, одиннадцать, но тогда была очень холодная зима. А в 2012-м — двадцать четыре тела за первые девять месяцев.

В обед я вышла на улицу и направилась вверх по склону холма к центру, с трудом переводя дыхание. Кейт и Кэрол шли в ту же сторону, оживленно беседуя. Меня они не видели или делали вид, будто меня нет. Так или иначе, они шагали вдвое быстрее и через пару минут уже забрались на вершину, где скрылись за углом.

Возвращаясь в полицейское управление, я взглянула на ряды домов вдоль Грейт-Барр-стрит с грязными ступенями и посеревшими занавесками. За матовым стеклом одной из дверей виднелась груда почты, на подоконнике у другой валялись кверху лапками дохлые мухи. Сколько там еще мертвецов, которые ждут, что их обнаружат?

Я ехала под дождем с перехватывающей парковки в супермаркет, включив радио и мысленно составляя список приятных дел после пережитого в выходные шока. Может, заказать еду навынос? Отмокнуть в ванне? Почитать книгу или посмотреть фильм?

Я уже много лет жила одна, и мне это нравилось. Кроме того, у меня была кошка. И меня хранили ангелы.

Моя мама ослабла здоровьем. В прошлом году она упала и, хотя отделалась ушибами, стала бояться выходить на улицу и потому снабжала меня списками покупок, аптечными рецептами и поручениями привезти кое-какие вещи. По дороге домой с работы я два-три раза в неделю заезжала к ней, чтобы приготовить обед и постирать. На самом деле мама вполне могла готовить и стирать сама, но, когда в декабре она болела воспалением легких, я стряпала, а потом так и не сумела побороть привычку.

Ее старый викторианский дом стоял на границе с центром города. Перед ним был припаркован старый «ниссан-микра», проржавевший насквозь, но мама упорно выплачивала налоги и страховку на случай, если ей вдруг захочется куда-нибудь поехать. Я остановила машину прямо за ним и какое-то время сидела, наслаждаясь одиночеством и тишиной.

Я открыла дверь своим ключом, висевшим на отдельном кольце в напоминание о его временном предназначении.

— Мама, это я!

Из задней комнаты слышался звук телевизора — какая-то мыльная опера, как обычно в это время.

— Привет, дорогая, — ответила она, не поднимая взгляда. — Не могла бы ты немного подкрутить термостат? Что-то холодает.

Протянув руку над ее головой, я повернула ручку до шипящего хлопка включившейся на кухне газовой колонки.

— Привезла тебе суп в упаковке, — сказала я. — Брокколи и стильтон.

Она скорчила гримасу:

— Ладно, дорогая. Съедим как-нибудь.

Это был мой любимый суп. Открыв коробку, я поставила ее в микроволновку, хотя мама всегда ворчала, если я не разогревала его в кастрюле. В раковине лежала маленькая сковородка, покрытая засохшей коркой — похоже, остатками омлета, который она готовила на завтрак. Дожидаясь, пока не приготовится суп, я пустила в сковородку горячую воду и выдавила немного жидкости для мытья посуды. Выключив микроволновку еще до ябеды-звонка, я вылила суп в миску, поставила ее на поднос рядом с тарелкой, где лежал ломоть цельнозернового хлеба с маслом, и отнесла все маме.

— А белых булочек нет? — горестно спросила она.

— В «Ко-опе» не оказалось, — сочинила я. — В любом случае цельнозерновой хлеб полезнее. Тебе нужно больше клетчатки, мама, особенно при твоей любви к омлету.

Она снова повернулась к телевизору.

Я помыла посуду, оттерла сковородку, пожалев, что мама хотя бы не поставила ее отмокать, прибралась в кухне и вернулась в гостиную. Мама съела весь суп, несмотря на заявления, что он ей не нравится.

— Пока ты здесь, — сказала она, — не поищешь мою банковскую книжку?

Подобное «пока ты здесь» случалось неизменно, как только я надевала пальто, собираясь уходить.

— Которую?

— Сберегательную.

Пройдя в другую комнату, я открыла верхний ящик буфета, где мама хранила свой просроченный паспорт, водительское удостоверение, гарантийные талоны и инструкции ко всем электрическим устройствам, купленным за последние тридцать лет, — все те документы, которые вряд ли когда-нибудь снова понадобятся и под которыми погребены нужные: банковские книжки, значок инвалида, семейные фотографии.

— Мама, она же перед глазами.

Я взглянула на банковскую книжку, лежавшую прямо наверху, где ее никогда прежде не было, и заметила, что все бумаги аккуратно разложены, будто кто-то основательно в них прибрался. Наверняка она сама навела некоторый порядок среди прежнего хаоса, а потом обо всем позабыла.

Мама стареет и становится забывчивой, подумала я, отдавая ей книжку. До сих пор ум ее оставался острым, несмотря на хрупкое здоровье. Как долго она еще сможет жить одна в доме, даже если я буду ее навещать?