Лароуз - [141]

Холлис шагнул вперед и обнял отца, и Ромео услышал, как люди ему хлопают.

«Что ж, черт меня побери», — подумал Ромео после того, как объятия закончились и он шагнул назад. Слезы наворачивались ему на глаза.

— Его мама была бы так счастлива, — внезапно громким голосом произнес Ромео, широко разведя руки.

Холлис посмотрел на отца с напряженным вниманием.

— Кто она была?

— Имя почти как Харизма, но начинается с К, а фамилия Ли, пишется через «и» с точкой. Каризма Ли.

— Каризма Ли? Звучит, как…

Холлис собирался сказать «как имя экзотической танцовщицы или стриптизерши», но остановился, смущенный.

— Да, — сказал Ромео, — я потерял ее след, когда она уехала учиться в аспирантуру Мичиганского университета.

— Давайте начнем есть торт, — предложила Джозетт, касаясь руки матери. — Никаких речей больше не нужно.

— Подожди!

Сэм неспешно вышел вперед, держа орлиное перо. Это было хвостовое перо зрелого горного орла, украшенное у основания бисером и кожаной бахромой.

— Самое красивое перо, которое я когда-либо видела, — прошептала Малверн. — Сэм исполнял с ним Танец Солнца. Именно он украсил это перо для Холлиса.

Сэм встал лицом к Холлису и начал читать молитву на оджибве. Все зашикали, призывая друг друга к тишине. Люди, которые понимали оджибве, не могли ничего разобрать, но Сэм обращался к одному Холлису, словно был с ним наедине. Лароуз напрягал слух, как только мог.

Пока он слушал, ему показалось, что полупрозрачные люди опять выходят из леса. Они подошли и встали позади него. Он ощутил их сочувствие и любопытство. Когда чувство их близости стало особенно сильным, Лароуз заметил, что цвета одежды, которую носили живые люди, стали светлее и ярче. Он отчетливо слышал каждое слово, которое произнесли пришедшие, хотя все вместе звуки их голосов сливались в негромкий гомон. Он наблюдал, как они двигались, то приближаясь друг к другу, то расходясь, хмурились и смеялись, словно исполняя танец, наполненный спокойной радостью, которая то проявлялась, то исчезала, то вновь давала о себе знать. Все больше и больше людей выходило из-за деревьев и присоединялось к остальным. Дасти попросил дать ему кусок торта. Лароуз посоветовал ему подойти к столу и взять его. Когда Дасти сделал это, никто не обратил на него внимания, кроме пса и, возможно, матери Дасти, которая повернулась в сторону сына и растерянно улыбнулась. Женщина из стародавних времен с птичьим крылом на шляпке сказала: «Подождите, скоро придет пакет, и в нем окажутся мои отполированные временем кости». Игнатия шла медленно, но уже без баллона с кислородом. Две женщины, которых он не узнал, сказали с любовью: «Помни о Мэгги. Присматривай за ней». Другие разговаривали о том, что из Холлиса и Джозетт получилась чудесная пара, и о том, как Отти недавно ночью велел ждать его у ворот. Он скоро присоединится к ним. Посмотрите-ка на него. Он уже на полпути. Они сидели на стульях из воздуха, обмахивались прозрачными ветками и говорили на обоих языках:

— Мы любим тебя, не плачь. Тоска укорачивает жизнь.

— Будь терпелив.

— Время разгоняет печаль.

Джозетт подала первый кусок торта.

— Это самый красивый торт, — произнес Холлис голосом, немного хрипловатым от обуревающих его чувств.

— Подождите! Сначала нужно спеть песню торта!

— О нет, — взмолилась Джозетт. — Песня торта?

Это был Рэндалл, который опоздал, но пробрался через толпу, чтобы встать рядом с Ландро. У него был барабан, и он широко улыбался. Рэндалл и Ландро начали петь песню о том, как вкусен торт, что он сладок, точно жизнь, открывающаяся перед Холлисом, точно любовь, которую все испытывают к Холлису, и любовь, которую Холлис чувствует к своему народу. Это была длинная, затейливая песня, и Холлис стоял перед всеми, чувствуя себя немного глуповато. Он держал в руке кусок торта и серьезно кивал. Его наполняло счастье, и, хотя ему было неловко, он улыбался на протяжении всей песни.

— Во всяком случае, — проговорила Джозетт, выходя из-за стола, но все еще держа лопаточку для торта, — теперь ты можешь бросить Национальную гвардию, верно?

— Пути назад нет, — сказал он удивленно. — Я подписал бумаги.

— О Холлис.

Стоя рядом с ним, Джозетт посмотрела прямо вперед, и ее голос был голосом женщины.

Благодарности

Рита Гурно Эрдрич, моя мать, рассказывала об индейской семье оджибве, которая позволила родителям, пережившим потерю ребенка, усыновить свое дитя. Этот поступок, имевший место в наше время, перекликается со старинной формой правосудия. Спасибо, мама, за сюжет. Спасибо, и тебе, Ральф Эрдрич, мой отец, за тридцать пять лет службы в Национальной гвардии. Спасибо тебе, Персия, за то, что ты методом погружения учишь языку оджибве новое поколение Лароузов. И тебе, Пэллас, за вычитывание текстов и постоянно жизнерадостное настроение. И тебе, Аза (см. ниже). И тебе, Кииж, Ненаа’икиижикок, Небесная Женщина, за то, что делаешь наш мир лучше. Спасибо вам, Ричард Стаммельман, доктор Сандип Патель, Джеймс и Криста Ботсфорд, Бренда Чайлд, Дэвид Гизински, Престон Макбрайд, Джин Аух, Терри Картен, мой редактор, и Трент Даффи, корректор.

Мой дед, Патрик Гурно, Аунишинаубай, учился в Индейской школе-интернате Форт-Тоттена и в Уопетонской индейской школе. Всю свою жизнь он писал хорошо поставленным красивым почерком. Аза Эрдрич использовала его приобретенный в стенах школы-интерната почерк, когда создавала обложку моей книги. Поступив так, она связала нас всех с ее прапрадедом и его двоюродной бабушкой, нашим предком, которая и послужила прототипом первой Лароуз.